|
Я уже поел, теперь пойду закажу еду вам, вернусь и все расскажу. Отсюда только один выход, и тот охраняется На Все Руки, этой корейской обезьяной. Так что – завтрак или ленч? Она слегка смягчилась. – Спасибо. Вареные яйца и кофе, пожалуйста. И тосты с вареньем. – Сигареты? – Нет, спасибо, я не курю. Бонд вернулся в свою комнату и постучал в дверь без ручки. Она слегка приоткрылась. – Ладно, На Все Руки, я пока не собираюсь тебя убивать. Дверь открылась шире. Лицо корейца было невозмутимым. Бонд отдал распоряжения, налил себе бурбона с содовой и присел на край кровати, размышляя, как бы ему привлечь девушку на свою сторону. Он ей не понравился с самого начала. Было ли это только из за сестры? Почему Голдфингер отпустил это замечание насчет ее «наклонностей»? Он и сам чувствовал что то отталкивающее, враждебное. Она была красива, физически желанна. Но была в ней холодная, жесткая основа, которую Бонд не мог понять и определить. А, ладно, главное – заставить ее помочь ему. Иначе эта жизнь в заключении станет просто невыносимой. Бонд вернулся к ней в комнату, оставив все двери открытыми, чтобы услышать, когда принесут еду. Девушка по прежнему неподвижно сидела на кровати. Бонд прислонился к дверному косяку, потягивая виски. Затем, глядя ей в глаза, сказал: – Чтоб вы знали, я из Скотленд Ярда. Мы занимаемся этим человеком, Голдфингером. Он об этом не знает и считает, что нас никто не найдет в ближайшую неделю. Видимо, он прав. Он сохранил нам жизнь, потому что хочет, чтобы мы поработали на него, помогли ему совершить задуманное им преступление. Это серьезное дело. Весьма хитроумное. Но будет много подготовительной и бумажной работы, и мы с вами должны этим заниматься. Вы умеете стенографировать и печатать? – Да, – глаза ее оживились. – А какое преступление? Бонд рассказал ей. – Конечно, это смешно, и думаю, что несколько вопросов и ответов убедят гангстеров, если не убеждают Голдфингера, что это совершенно неосуществимо. Но я не уверен. Голдфингер удивительный человек. Насколько я его знаю, он никогда ничего не предпринимает, если обстоятельства не благоприятствуют его целям. И я не думаю, что он сумасшедший, во всяком случае не больше, чем другие гении – ученые и прочие. А в том, что он гений в своей, может быть, несколько специфической области, сомневаться не приходится. – И что же вы собираетесь делать? Бонд понизил голос: – Что мы будем делать, вы имеете в виду. Мы пойдем на это. И без дураков. Без всяких трюков и фокусов. Мы будем отрабатывать обещанные нам деньги по высшему классу. Помимо того, что мы спасем себе жизнь, которая для него значит меньше, чем ничего, это наша единственная надежда, точнее, моя, поскольку это моя работа, получить шанс сорвать его планы. – И как вы собираетесь это сделать? – Не имею ни малейшего представления. Может, что нибудь подвернется. – И вы хотите, чтобы я вам помогала? – А почему нет? Есть другие предложения? Она потеребила губу. – А почему я, собственно, должна делать то, что вы хотите? – Право, не самое подходящее время изображать суфражистку, – пожал плечами Бонд. – Либо так, как я сказал, либо вас убьют после завтрака. Решайте сами. Девушка дернула плечом, лицо ее искривилось в брезгливой гримасе. – А, ладно, так и быть. Внезапно глаза ее метнули молнию. – Только не пытайтесь ко мне прикоснуться, или я вас убью. Раздался щелчок открываемой двери. Бонд глянул вниз на Тилли Мастертон. |
