Собеседование проходило прямо у прилавка, будто Голев пришел покупать спички, а не на работу устраиваться. Сергей бегло общался с хозяином на португальском, и Голеву тоже удавалось понять некоторые слова.

- Не пьет? - спросил Нуньес, сдвинув брови.

- Абсолютно.

- Давно здесь?

Тут Голев вмешался, сказал по-английски:

- Третий месяц.

- Хорошо, - сказал Нуньес, - сдавай ему работу. Пусть начинает сегодня.

Сергей торопливо повел Голева в глубь магазинчика, становилось все холоднее, потому что шкафы-морозильники располагались в самом конце зала. Открыл небольшую дверь, покопался там, вытащил ярко-зеленую форменную куртку и такие же штаны, протянул Голеву.

- В общем, так. Твои обязанности весьма обширны. Уборка влажная раз. Разгрузка товара - два. Охрана - три. То есть, если кто-нибудь что-нибудь сворует с полки, вычтут у тебя. Теперь переодевайся и приступай. Есть будешь тут, ночевать - твои проблемы. Оплата тысяча эскудо в день.

- А ты?

- У Нуньеса брат открыл лавочку в Байру-Алту, и он обещал ему помочь с подготовленными кадрами. Поэтому он так торопится с заменой. - Сергей наклонился к Голеву и шепнул (хотя русского здесь и без этих предосторожностей никто не понимал): - Имей в виду, Нуньес всех подозревает в воровстве. У него такая заморочка. Поэтому он сам всегда стоит за прилавком или его подменяет дочка. Фатима.

Когда Голев, облаченный в кузнечикового цвета форму, чересчур для него широкую, вернулся к прилавку, там уже стояла черноглазая Фатима и вежливо улыбалась новому "сотруднику". Голев представился по-английски, Фатима ответила на португальском. Она была совсем молоденькая, лет восемна-дцати, наверное, и красивая, наверное, во всяком случае, Голев замечал, как на нее смотрят захожие туристы. Ему лично такая красота не нравилась, чересчур уж восточный тип. Такая, если что, и кинжалом может ударить, почему-то решил Голев и в миллионный раз подумал о Таньке.

Если честно, то он и не переставал о ней думать.

Сергея он снова встречал в ночлежке, но реже и реже - отсюда было далековато до Байру-Алту, да и нуньесовский брат разрешал проверенному кадру время от времени ночевать в магазинчике - экономил на охране. Сам Нуньес вскорости тоже оттаял, стал звать Голева ласково - Колья, потому что Колья Голев старался, делал все, что скажут, и даже больше, а уж после того, как он схватил за руку магазинного воришку, Нуньес прямо прослезился от благодарности, выписал Голеву премию в пять тысяч, подарил бутылку дешевого красного вина и разрешил оставаться в минимеркадо на ночь.

Большие магазины назывались по-португальски гипермеркадо, вообще этот неслышанный прежде язык казался Голеву очень забавным. Например, двухместный номер в скромненьком отеле (он заходил как-то прицениться) назывался "дупло", а спички - "фосфорес".

Постепенно жизнь входила в колею. Голев отдал в прачечную грязную одежду, купил еще одну смену белья и даже откладывал деньги. Через два месяца он снял себе комнатку в дешевейшем из всех возможных пансионов в Алфаме. По утрам он просыпался от крика соседских ребятишек, которые просыпались ни свет ни заря и сразу же выбегали на улицу, подгоняемые родителями: дома было слишком тесно.

И самое главное: он позвонил Таньке. Теперь, когда у него был постоянный заработок, кров и пища, он имел право это сделать.

С колотящимся сердцем купил телефонную карту, закрыл за собой тяжелую дверь уличной будки и набрал домашний севастопольский номер. Долгое молчание, скрежет, попискивание, и потом четкие длинные гудки.

- Алло!

- Танька, - сказал Голев, уткнувшись губами в телефонную трубку, как в шею жены, - Танька, это я.

- Коля?! Коленька, где ж ты, милый мой, дрянь такая, ну почему ты мне раньше-то, сволочь, не позвонил? Где ты? Приехал?

- Нет, Танька, я все еще здесь.