— В какой рай? Что ты плетешь? В какой Муромск, если там и железной дороги нет?!

Герасим не слушал его. Он не верил этому. Упал на колени перед начальником станции, молитвенно сложил руки и поклонился ему до земли.

— Дай вагоны, домнуле. Дай, просим тебя именем самого бога.

Начальник станции плохо понимал, чего просит Герасим на своем смешанном молдавско-украинско-русском языке. Он вышел на перрон и остановился пораженный. Перед ним стояла толпа существ, очень мало похожих на людей. Изорванное тряпье висело на них лохмотьями, из рваных постолов вылезали грязные портянки, головы были покрыты мешками, щеки обморожены, руки и ноги стянуты красно-черной коркой, за плечами котомки. Они были страшны.

Толпа вдруг молитвенно воздела руки и завопила, кланяясь до самой земли. Начальник отступил назад и велел тому, кто знает русский язык, выйти и объяснить, чего они хотят. Вперед вышла Катинка. Она рассказала начальнику станции коротко, в чем заключается их просьба, и умоляла дать вагоны, помочь людям доехать туда, куда они идут вот уже два месяца.

— Глупые ваши головы, — сочувственно покачал головой начальник. — Куда вас понесло, черт знает сколько верст отсюда до нужной вам дороги.

И он долго толковал ей, как и куда должны были они идти, чтобы ближе и дешевле доехать. И в конце концов с сожалением сказал:

— Вагонов у меня нет. На нашей станции их никогда не бывает, вас обманули. Идите на большую станцию, отсюда верст восемьдесят, там вам дадут вагоны.

Но его не слушали. В один голос толпа взревела:

— Нет, не пойдем! Здесь околеем, а с места не тронемся!

— Пан начальник, пожалей нас, дай вагоны, спаси нас!

Напрасно уговаривал начальник станции. Толпа упорно, тупо умоляла:

— Пан начальник, дай вагоны…

Измученные, уставшие люди уже переходили к глухим угрозам, к неистовому, отчаянному крику. Окружили начальника станции, прижали его, и он задыхался от терпкого смрада, исходившего от этой массы лохмотьев. Перепуганный насмерть, он в конце концов обещал похлопотать, и толпа ввалилась в маленькое здание вокзала. Стоило только людям попасть на маленькую площадку, не занесенную снегом, почувствовать тепло, как они стали падать полумертвые и засыпать непробудным сном. Не чувствовали даже, как топтали их чьи-то ноги.

Начальник станции побежал к аппарату и послал телеграмму в жандармское управление. Вскоре на станцию прибыл специальный поезд с начальством. Оно приехало узнать, что это за люди и куда направляются. Жандармский полковник, стройный, высокий старичок с красными щеками, обошел станцию, осмотрел всех и велел позвать к себе старшего. Герасим пошел к полковнику.

Но их разговор мало что прояснил. Полковник понял только одно, что богомольцам куда-то нужно ехать, что они рвутся в Муромск, и велел немедленно же связаться с узловой станцией и требовать оттуда вагоны.

Наконец вагоны дали, «сорок человек — восемь лошадей», и они с радостью разместились в них.

Катинка забралась в один из вагонов, выбрала место в самом дальнем углу и, устало свалившись на доски, сразу уснула. Сколько проспала, она не знала. Разбудили ее стоны и плач семидесяти человек, втиснутых и запертых в вагоне. За те несколько дней, что паломники провели на станции, они не успели разглядеть себя. А когда все волнения были позади и каждый увидел свое искалеченное тело, распаренное в удушливом, переполненном, вагоне, когда отошли больные и обмороженные места, вагон зашевелился. От грязных портянок, смоченных сукровицей ран, лохмотьев, что отрывали от обмороженных рук и щек, к потолку поднимался ядовитый смрад, который дурманил, вызывал тошноту. Тяжкие стоны, крики, плач превращали вагон в какую-то страшную камеру заключения.

У кого-то нашлась свеча, кто-то раздобыл спички.