На улице Олег робко проговорил:

— Мне можно с вами?

Ответила Александра:

— Можно. Вы, наверное, стрелять умеете?

— Да, немного. Это же моя профессия.

— Ну вот, и меня научите. Я ведь еще не сделала ни одного выстрела. А хочу научиться стрелять. И не просто как–нибудь, а метко, так чтобы далеко видеть цель и разить без промаха. Вот хоть бы и этих… мерзавцев.

— Ты способна убить человека? — спросил Павел.

— Не знаю. Но если такие негодяи — глазом бы не моргнула.

Подумала немного, добавила:

— Наверное, смогла бы.

— Но разве ты не помнишь приказа Командора: кровь не проливать. Мы не убийцы.

Олегу очень бы хотелось спросить, а кто это вы, что у вас за организация, но он и на этот раз промолчал.

Тир находился в лесу, и мишень была установлена в карьере, из которого брали глину. Строго соблюдались меры безопасности; к мишени часто не подходили, попадания рассматривали в бинокль, установленный на треноге рядом с бруствером, с которого лежа стреляли из винтовки с оптическим прицелом. Павел и Александра поздоровались с ребятами, которые тут тренировались, а Олег остановился поодаль у ствола старой лиственницы.

Саша, сгорая от нетерпения, легла на бруствер, стала целиться. Павел ничего ей не говорил, он был уверен, что она не попадет даже в мишень и тогда поймет, что искусству стрельбы надо долго учиться. Саша выстрелила. И подошла к биноклю. Мишень она поразила, но в самый край.

— Попала! — радостно объявила Павлу.

— Попасть–то попала, да пуля–то ваша ушла в «молоко».

Саша огорчилась, взяла его за руку:

— Покажите, как надо целиться.

— Прицелиться — это одно дело, а нужно еще и выстрелить умело. Да так, чтобы винтовка в момент выстрела не дрогнула. Ну, да вот — смотри.

И Павел стал показывать.

А тем временем в больнице Качалин начал решительную атаку на Сапфировы миллиарды. И как всякий умный человек, стратег, дипломат, заходил издалека, подступался к противнику исподволь. Вначале хотел пощадить больного человека, перенести разговор на лучшие времена, но тот сам заговорил об олигархах. Обращаясь к Бутенко, как человеку заинтересованному, сказал:

— Вы слышали, что там в Англии наболтал Альфред Кох?.. Ну, да, вы не читаете этих ужасных газет — «Советскую Россию» и «Завтра». Я тоже не читал. Я полюбил спикера Думы только за то, что он сказал: «После этих газет мне приходится долго руки мыть». А? Хорошо сказал? А я думал, он коммунист. Недаром мой приятель Шахт говорил: «Не надо бояться коммунистов — там много наших». А один ветеран партии заметил: «Я не хочу идти к Зюганову, возле него кольцо кагановичей». Это как Маяковский — он тоже сказал: «Все мои критики — коганы». А писатель Фурманов воскликнул: «Я теперь знаю, кто сволочь».

Бутенко выказывал нетерпение, его всегда раздражала болтовня юриста. Юрист, как и Шахт, имел обыкновение в разговоре, даже самом важном, отвлекаться и далеко уходить от темы. Он и сейчас заехал в сторону.

— Вы об Англии расскажете потом.

— Англия? Причем тут Англия?.. Меня не интересует Англия. Я был там недавно, и там все время висел туман. А люди как истуканы: никто не смеется, и все молчат.

Схватился за волосы, раскачивал голову:

— О, господи! Альфред Кох! Он там сказал такое, что лучше бы и ему молчать. А он не молчал. Собрал журналистов и начал болтать. Он же был у нас вместо Чубайса — хозяином всего имущества России. И сидел рядом с Черномырдиным. Заместитель премьера! А?.