Вернулся в шатер — молодежь спала в виниловой темноте. Скатал ковер, положил под голову.

Он сидел один на верхней палубе. Дело к полуночи, за звездами неба не видать, пароход тихонько плюхает по узкому протоку, жаркий ветер, костры вдалеке. Руби в поношенной желтой рубашке стояла у перил, Алан подошел сзади. Не успел к ней потянуться, она сама прислонилась к нему. Он обнял ее, она развернулась, и он утонул в ней, и губы ее отдавали пивом. Они добрались до ее каюты и остаток поездки в основном проводили там.

Поженились с головокружительной скоростью, но Алан вскоре заметил, что она смотрит сквозь него. Кто он такой? Велосипедами торгует. Это мезальянс. Алан ограниченный. Он пытался дорасти до нее, расширить горизонты, смотреть ее глазами, но лопатой часы не починишь. Спасительны оказались командировки — всевозможные поездки, новые рынки для «Швинна», и Руби это очень ценила. Поначалу, на Тайвань, в Японию, в Китай и Венгрию, она ездила с ним — и блистала. Она была дьявольски обаятельна, она искрилась. Все успевала посмотреть, со всеми познакомиться. Ослепительная гостья — они там в жизни не встречали таких капризных, любознательных и жизнерадостных американок.

Но Алана она стеснялась. Он не знал и половины тех, кого она поминала, — диссидентов, философов, вождей в изгнании. За столом он искал какого-нибудь промышленника, кого-нибудь из мужей, чтоб имел некое представление о профсоюзных ставках и сроках поставок и никакого — о потенциале гражданского общества в Шри-Ланке. Иногда ему везло, и они с промышленником вместе прятались от блеска идеалистов, споривших о частностях не пригодных к осуществлению планов и не подлежащих финансированию мандатов.

Тогда-то Алан и понял, что идеальный муж для Руби — какой-нибудь Кеннеди или Рокфеллер. Аристотель Онассис, Джордж Сорос. Богатый, влиятельный покровитель, чтоб отдернул занавес, явил ей власть, показал рычаги и кнопки. Дал денег на ее замыслы. Когда Руби злилась, когда Алан виделся ей палкой в колесах, она била под дых.

— Не бывает никаких «единственных», — как-то раз объявила она. Они ужинали в Тайбэе с поставщиком и его супругой. Женатыми сорок лет. — Это нелогично, что только единственный человек в мире тебе подходит, — сказала она. Выпила не один бокал и теперь с удовольствием рассуждала вслух. — Математика против! С кем оказался ненароком, с тем и будешь.

Открыл глаза в шатре у моря. Молодежь спала. Они думают, он ничто, ноль без палочки. А они в курсе, что он плавал в Рио-Негро с крокодилами? Что однажды утром его чуть на куски не разорвали, и в тот день — единожды за всю жизнь — за него билась только его неизменно жестокая бывшая жена?

Алан порой видел, как матросы скакали за борт, зашел разговор о крокодилах, прочли лекцию, затем повторили: нападения крайне редки, крокодилов человечье мясо не интересует, разве что река сильно обмелеет, случится нечто из ряда вон, оскудеют или исчезнут их обычные источники пропитания.

И пока пароход стоял у причала в городе, стайка пассажиров поддалась соблазну и беспечально поплавала. Нормально, говорили они. Стояли на отмели, поблизости плескались деревенские дети, все в реке, и гигантские рептилии никого не жрут. Решили, что здесь и крокодилов-то не водится, но через несколько минут на другом борту загомонили. Матрос ловил рыбу и поймал крокодиленка не крупнее ботинка. Алан и Руби кинулись поглядеть — ну да, вылитый крокодил из книжки. Прикус невероятный, а морда такая, будто его сейчас хватит удар.

Алан купаться не собирался. Но, увидев, как крокодилье дитя бьется на палубе, сообразив, что от этой твари до пассажиров и детей на отмели рукой было подать, Руби решила, что угрозы нет, прыгнула в воду, поплескалась, хотела и Алана заманить.