Монтальбано представил всю сцену, подобную той, которую пережил сам несколько дней назад.

‑ Он посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Я тебя люблю, но не уеду отсюда, не брошу своих братьев». Я так и окаменела, застыла на месте. Потом он говорит: «Если ты увезешь меня, я по правде убегу, и ты меня никогда не найдешь». И выбежал на улицу с криком: «Я здесь, я здесь». У меня, кажется, голова закружилась. Когда очнулась, лежала уже на кровати, Франка стояла рядом. Боже мой, какими жестокими бывают дети!

«А то, что с ним хотели сделать, разве не жестоко?» ‑ подумал Монтальбано.

‑ Я до того ослабела, что когда захотела подняться, снова потеряла сознание. Франка меня не отпустила, вызвала врача, постоянно находилась рядом. Я заночевала у них. Заночевала! Всю ночь просидела на стуле, глядя в окно. На следующий день утром приехал Мими. Его вызвала сестра. Мими сделал для меня больше, чем брат. Он сделал так, чтобы я не встречалась при отъезде с Франсуа, он увез меня, показал пол Сицилии. Убедил приехать сюда хотя бы на час. «Вы должны поговорить, объясниться», ‑ сказал он мне. Вчера вечером мы приехали в Монтелузу, он отвез меня в гостиницу «Делла Балле». Сегодня утром заехал за мной, чтобы привезти сюда, к тебе. Мой чемодан у него в машине.

‑ Думаю, нам не стоит объясняться из‑за Франсуа, ‑ сказал Монтальбано.

Объясняться бы стоило, если бы Ливия признала свою ошибку и нашла слова, доказывающие, что она понимает его чувства. Неужели она думает, что он, Сальво, ничего не почувствовал, когда осознал, что Франсуа потерян для них навсегда? Ливия не подпускала его к себе, замкнулась в своей боли, не видела ничего, кроме собственного отчаяния. А он? Разве они не были всегда парой, чьи отношения основаны на любви, конечно и на сексе тоже, но прежде всего на взаимопонимании, которое иногда переходило в полное согласие, почти сообщничество? Но лишнее слово сейчас могло привести к полному разрыву. И Монтальбано проглотил обиду.

‑ Что теперь? ‑ спросил он.

‑ Ты говоришь про… мальчика?

Она не решалась произнести имя Франсуа.

‑ Да.

‑ Я не стану возражать.

Вскочила, побежала к морю, тихо постанывая, как смертельно раненное животное. Потом не выдержала, бросилась лицом в песок. Монтальбано поднял ее на руки, отнес в дом, положил на кровать. Мокрым полотенцем осторожно стер песок с лица.

Когда услышал сигнал машины Мими Ауджелло, помог Ливии подняться, оправил платье. Она не сопротивлялась, оставалась абсолютно безучастной. Он обнял ее за талию, вывел из дома. Мими не вышел из машины. Знал, что сейчас опасно приближаться к начальнику: может что‑нибудь откусить. Смотрел прямо перед собой, чтобы не встречаться с комиссаром взглядом. Прежде чем сесть в машину, Ливия слегка повернула голову и поцеловала Монтальбано в щеку. Комиссар вернулся в дом, пошел в ванную и прямо в одежде залез под душ, открыв воду на полную мощность. Проглотил две таблетки снотворного, которое никогда не принимал, запил стаканом виски и бросился на постель в ожидании неизбежного нокаута, который надолго отключил бы его от реальности.

Проснулся только в пять вечера, немного болела голова и подташнивало.

‑ Ауджелло у себя? ‑ спросил он, входя в комиссариат.

Мими вошел в кабинет Монтальбано и предусмотрительно закрыл за собой дверь. Он выглядел тихим и покорным.

‑ Если собираешься орать по своему обыкновению, ‑ сказал он, ‑ давай лучше выйдем отсюда.

Комиссар поднялся с кресла, подошел вплотную, обхватил его сзади за шею.

‑ Мими, ты настоящий друг. Но я советую тебе убираться из этой комнаты сию же секунду. А то еще передумаю и, пожалуй, морду могу тебе набить.

‑ Доктор? Вас спрашивает синьора Клементина Вазиле Коццо. Соединить?

‑ А ты кто?

Невозможно, чтоб это был Катарелла.