|
Но чем может раб твой угодить тебе? Нужна тебе жертва? - Робко поднялись голова и руки. Толлебен улыбался робко, как будто боялся, что бог осудит его за непривычно громкие слова. - Я готов! - впервые выговорил он с подъемом, молитвенно сложенные руки метнулись навстречу богу, расширенные глаза смотрели на него. Алиса закрыла дверь. Они постояли молча, Терра не знал, что сказать. Он собрался уйти, потом резко повернул назад. - Ужасно! - воскликнул он. - Что вы с ним сделали? - И видя, что бледный ангел все тянется ввысь: - Сейчас он выйдет, сейчас былой насильник покажет вам свое смиренное лицо и спросит, когда этому надлежит быть. Ужасно! - Я последую за ним, - сказала она. Но Терра больше не слушал. "Прости, Алиса Ланна, - мысленно сказал он, а затем: - Скорее спасать сестру!" *** Когда он пришел, она была переодета горничной и в таком виде села к нему в автомобиль. - Дитя, ты понапрасну трудишься; полиция только и мечтает, чтобы мы исчезли. - А Мангольф? - Загадочная усмешка. - Он не хочет, чтобы я исчезла; тогда мне было бы слишком хорошо. Он хочет, чтобы я страдала дальше. Как будто на всем поставила крест она, а не он. Брат вспомнил, как мало был встревожен Мангольф судьбой Леи, как легко примирился. Оправдывая друга, он подумал, что равнодушие в отношениях между людьми будет отныне доведено до небывалых, неслыханных размеров... Но он смолчал. В скором поезде на пути к границе ее не покидала загадочная улыбка. Она жадно и рассеянно подносила к лицу цветы, что положил ей на колени брат, как прошлой ночью - цветы молодой женщины. Ни воспоминаний? Ни угрызений совести? Она увидела его испытующий взгляд и спросила: - Какова я с гладкой прической и в простом платье? Удивительно, у меня не было ни одной такой роли. Я никогда не играла бедных девушек. Почему это тебя так трогает? - Увидев, что он отошел к окну. Он стоял там долго, она не произносила ни звука. Искоса посматривая на нее, он видел: взгляд у нее неподвижный. Она уже не откидывалась на спинку дивана, не было в ней ни усталости, ни жажды, - неподвижно выпрямившись, она вглядывалась в свершенное и в то, что надо было приять. Опасность, которая как-никак поддерживает бодрость и активность, миновала; на место нее пришло горькое сознание... При гладкой прическе нос казался больше, грубее по форме. Контуры ничем не сглажены и не смягчены, без румян и прикрас лицо стало голым остовом слишком щедро израсходованной жизни. Когда она заметила, что он изучает ее, он сказал: - Дитя мое, у тебя чудесный вид. Она растерялась на миг, потом стянула перчатки, показались великолепные, на редкость выразительные руки. Она молча вгляделась в них - и преобразила их. Суставы выдвинулись, кончики пальцев отогнулись, вены набухли, даже кожа погрубела: руки старой работницы. - Браво! - крикнул брат. - Жаль, что нет публики! - И добавил: - Для твоей дальнейшей карьеры открываются непредвиденные возможности. - Ты думаешь? - спросила она, и голос выразил то же смирение, что и руки. Он сказал ей, что настало время каждому в отдельности изменить свою жизнь. - Так продолжаться не могло, мы превратились в карикатуры на самих себя. Допустим, что каждое поколение в результате приходит к этому, но нас жизнь вынуждает к радикальному перерождению. Катастрофа - ей это кстати, ведь она всегда предвосхищала дух времени. Она слушала его испуганно, но постаралась отмахнуться. |
