Компания, сидевшая у стены, заморгала. Они готовы были поклясться, что долю секунды назад девушка еще сидела. А потом – раз! – и она уже посреди зала, танцует с другим парнем, потому что для Мими всегда находился другой парень, а потом еще один, и еще, и все они были без ума от счастья, что им выпала возможность потанцевать с ней, и казалось, будто она танцует часы напролет и ноги ее даже не касаются земли – ошеломляющее белокурое торнадо в туфлях на шпильках ценою в восемьсот долларов.
Когда Мими вернулась к своему столику, лицо ее сияло сверхъестественным светом – или это просто была игра освещения? – а красота сделалась почти непереносимой. А ее кавалер спал, уронив голову на стол. Экая жалость.
Мими потянулась за мобильником. До нее лишь сейчас дошло, что Блисс так и не вернулась после перекура.
ГЛАВА 3
Везде чужая. Почему – она не знала. Бывает ли на свете что-либо нелепее танцовщицы команды поддержки, страдающей социофобией? Девушкам вроде нее не полагается иметь никаких проблем. Считается, что они должны быть идеальны. Но Блисс Ллевеллин не чувствовала себя идеальной. Она ощущала себя неуместной и всем чужой. Блисс смотрела, как ее якобы лучшая подруга, Мими Форс, подкалывает своего брата и не обращает ни малейшего внимания на своего же кавалера. Обычное дело для двойняшек Форс: вот только что они цапаются, а минуту спустя впадают в нежность, да так, что не по себе становится, особенно когда они просто смотрят друг другу в глаза и становится понятно, что происходит разговор без слов. Блисс избегала взгляда Мими и в попытке отвлечься смеялась шуткам актера, сидевшего справа от нее, но ничто в событиях сегодняшней вечеринки – ни тот факт, что им предоставили лучший столик клуба, ни то, что парень слева от Блисс, работающий моделью у Кельвина Кляйна, попросил у нее номер телефона, – ничто не улучшало ее скверного самочувствия.
Точно так же она чувствовала себя и в Хьюстоне – чужой. Но в Техасе ей легче было это скрывать. В Техасе у нее были пышные кудри, и перевороты назад ей удавались лучше всех в команде. Там все ее знали еще с пеленок, и она всегда была самой красивой девочкой в классе. Но потом отец, который вырос в Нью-Йорке, перевез семью сюда, чтобы начать борьбу за освободившееся место в сенате, и с легкостью выиграл выборы. И прежде чем Блисс успела хоть пикнуть, она уже жила в Верхнем Уэст-Сайде и училась в школе Дачезне.
Конечно же, Манхэттен не Хьюстон, а на кудри и сальто Блисс в новой школе всем было начхать: здесь даже футбольной команды не имелось, не то что команды поддержки из девушек в мини-юбках. Но с другой стороны, она никак не ожидала, что окажется такой деревенщиной. В конце концов, она же ориентируется в универмаге «Ньюман Маркус»! У нее такие же джинсы «Тру релиджн» и футболки «Джеймс Пирс», как у других. Но почему-то она явилась в первый день в светлом свитере от Ральфа Лорена и клетчатой юбке от Анны Суй (это было попыткой сделаться более похожей на девушек в школьном ежегоднике), с броской белой кожаной сумочкой «Шанель», болтающейся у нее на плече на золотой цепочке, а в результате обнаружила, что ее одноклассники облачены в бесформенные рыбацкие свитера и искусственно состаренные вельветовые штаны. В Манхэттене больше не носили ни пастельные цвета, ни потрясающую белую кожу от Шанель – во всяком случае, осенью. Даже эта чокнутая готесса, Шайлер ван Ален, демонстрировала такой шик, с которым Блисс было не сравниться.
Блисс знала про «Джимми», «Маноло», «Стеллу». Она следила за гардеробом Миши Бартон. Но в манере нью-йоркских девушек сочетать все это было нечто такое, что заставляло Блисс выглядеть бестолочью, никогда не открывавшей ни единого модного журнала. А кроме того, еще играл роль ее акцент: поначалу ее не понимали, а потом начинали передразнивать, и отнюдь не по-дружески. |