– Могу ли я чем-нибудь помочь? – спросил кто-то угрюмым тоном, когда Шайлер с Оливером в очередной раз сидели за столом, просматривая десятки старых книг и несколько карточек из, ящика «Ку-Ку».

– О, мастер Ренфильд. Позвольте представить вам Шайлер ван Ален, – сказал Оливер, встав из-за стола и слегка поклонившись в знак приветствия.

Шайлер пожала старику руку. Он держался аристократически чопорно и был одет по эдвардианской моде – в китель и узкие бархатные брюки, какие уже давным-давно никто не носил. Оливер как-то рассказывал Шайлер о Ренфильде – проводнике, который слишком серьезно относится к своей работе. «Он служил Голубой крови так долго, что теперь думает, будто он и сам – вампир. Классический стокгольмский синдром», – сказал тогда Оливер.

– Пожалуй, мы сами справимся. – Оливер нервно улыбнулся.

Они, не сговариваясь, решили, что не будут просить библиотекарей помочь им в поисках, поскольку инстинктивно понимали, что занимаются недозволенным делом. Если Комитет что-то скрывает и это «что-то» имеет отношение к слову «Кроатан», то, вероятно, им лучше помалкивать.

Ренфильд взял со стола листок бумаги, на котором Шайлер записывала в столбик варианты искомого слова. «Кроатан. Кроотан. Кроатон. Хроатан. Кроутан». Библиотекарь поспешно положил листок обратно, как будто обжегся.

– Кроатан. Понятно, – произнес он.

Оливер попытался придать тону небрежность.

– Так, одна штука, о которой мы слыхали. Ничего особенного. Обычная внеклассная работа.

– Внеклассная работа. – Ренфильд мрачно кивнул. – Конечно. Увы, но я никогда не слышал этого слова. Вы не просветите меня?

– Кажется, это такой сорт сыра. Он имеет какое-то отношение к старинным английским рецептам, – ответил Оливер с невозмутимым лицом. – С банкетов Голубой крови в шестнадцатом веке.

– Сыр? Ну, тогда ясно.

– Как рокфор или камамбер. Но, кажется, повкусу больше напоминает овечье молоко, – продолжал Оливер. – Или козье. Вполне может быть, что козье. Но не исключено, что и моцареллу. Как ты думаешь, Скай?

У Шайлер дрожали губы, и она не решилась ничего ответить, боясь, что голос ее выдаст.

– Отлично. Можете продолжать, – промолвил Ренфильд, отходя от стола.

Когда он удалился на достаточное расстояние, Оливер и Шайлер рассмеялись, настолько тихо, насколько сумели.

– Сыр! – прошептала Шайлер. – Я думала, он в обморок брякнется!

Это был единственный светлый момент за всю неделю. Вслед за похолоданием нагрянула вспышка заболеваний. В школе свирепствовал грипп, и несколько учеников в последние дни отсутствовали на занятиях, среди них Джек Форс. Очевидно, у вампиров не было иммунитета к вирусу гриппа. Шайлер также слышала, что с самой вечеринки Блисс запретили выходить из дому, кроме как в школу. Но уроженка Техаса молчала как рыба. Даже Дилан пожаловался, что Блисс стала мрачной и отстраненной и к тому же ни на шаг не отходила от Мими.

Следующие дни были пасмурными и очень холодными – первый признак приближения зимы. Весь Нью-Йорк стал серым – от зданий до висящего в небесах смога – как будто темная сырая туча накрыла город, подобно промокшему одеялу.

Когда Шайлер вошла в ворота Дачезне, плотный туман нависал над шумной толпой, собравшейся перед школой. Девушка миновала несколько белых мини-фургонов различных новостных агентств со спутниковыми антеннами на крышах, прошла мимо репортеров, которые прихорашивались перед началом прямой съемки, глядя в карманные зеркальца – не растрепал ли ветер волосы, в порядке ли лицо? Повсюду стояли на треногах видеокамеры, кругом толклись фотографы и корреспонденты из газет и журналов – толпа была куда больше, чем даже в день похорон Эгти.