КАТЯ (прильнула к Мопсиной руке, как больная собачонка). Софья Васильевна!

МОПСЯ. Смотрите, Аверкиева, я вам доверяю. И начальница вам доверяет! Вы ведь тоже хотите потом быть воспитательницей. Вот приучайтесь, помогайте нам!

КАТЯ. Я, Софья Васильевна, буду стараться. Я так буду стараться, вот увидите!

СИВКА (входит вместе с Вороной, очень взволнованная). Софья Васильевна, мне сейчас дали знать… Опять неприятность!

МОПСЯ (знаком удаляет Катю). В чем дело, Елизавета Александровна?

СИВКА. Да вот сегодня, оказывается, похороны этих… Ну вот, что третьего дня с флагом шли… Понимаете? Это опять все сначала! Опять: одни идут, другие скачут, одни поют, другие стреляют… А дети волнуются!

МОПСЯ. Дети так взбудоражены, никакого сладу нет! Как бы нам не пришлось их казаками усмирять…

СИВКА (испуганно отмахивается от нее). Ну вы, Софья Васильевна… вы всегда что-нибудь страшное придумаете! Вы просто писательница какая-то!

МОПСЯ. Когда же я выдумывала, Елизавета Александровна?

ВОРОНА. А оставлять детей на всю ночь под портретом — это не вы придумали? Хорошо еще (показывает глазами на Няньку), что этот мужик тогда смолчал.

СИВКА. Вместо всех этих выдумок лучше бы делали так, как нас попечитель учил! Он велел нам все знать: все их мысли, письма, дневники. А что вы знаете? Ровно ничего!

МОПСЯ. Сегодня, Елизавета Александровна, батюшка исповедует. Я нарочно назначила на исповедь самых отчаянных: Шаврову, Горбацевич…

СИВКА. Вот это хорошо! Жозефина Игнатьевна, распорядитесь, пожалуйста, чтоб и по другим классам так же назначили.

МОПСЯ. А когда эти похороны, Елизавета Александровна?

СИВКА. Я вам говорю: сегодня. И опять мимо наших окон!

МОПСЯ. А в котором часу?

СИВКА. Ах, боже мой, да откуда же я знаю? Это не бал, меня не приглашали… Наверное, скоро.

КАТЯ (вбегает, сияющая). Вот, Софья Васильевна! (С торжеством подает ей.) Это я у Звягиной в шкапчике нашла.

МОПСЯ (читает). «Журнал «Незабудки». Номер второй»… Опять одна только обложка! А где же остальное?

КАТЯ. Они говорят — никакого журнала у них нету. Только это неправда! Они все время шепчутся.

СИВКА. Ну, вот видите! Я же говорила… Еще и журнал опять!

КАТЯ. Я узнаю. Я непременно узнаю! (Убегает.)

СИВКА. Что делать? И еще похороны эти… Уроков нет. Чем бы их занять на время похорон?

ВОРОНА. Знаете, что я предложу? Надо закрасить окна до самого верху!

СИВКА. Жозефина Игнатьевна! Это просто гениально! (Обращается к Няньке.) Грищук, когда кончите здесь уборку, сейчас же замажьте окна мелом до самого верху.

НЯНЬКА (ворчит). Вот, вот — теперь еще и маляр нашелся! (Продолжает уборку.)

СИВКА. А батюшку вы предупредили, Софья Васильевна?

МОПСЯ. Да, да, обо всем…

СИВКА (уходя вместе с Мопсей и Вороной). Батюшка — это уж последняя надежда!

После их ухода в зал входят девочки.

ЖЕНЯ (укоризненно Няньке). Хорош, Нянька!

НЯНЬКА (сконфуженно). Верно, Ерошенька, нехорош. С листком с этим чуть не попался. Чума ее знает, Мопсю эту: откуда она берется? Подползет — и прыг, как жаба в омут.

ЖЕНЯ. Да я не про то! Столько времени по городу ходил, а что принес? Про галстуки да про перчатки!

НЯНЬКА. А ведь и хорошо, что про перчатки! Ну, кабы я правильный листок принес, а Мопся бы его сцапала? Расчесали б нам с тобой кудри!

ЖЕНЯ. Нянька… А там, в правильном листке, все было написано?

НЯНЬКА. Люди говорили: все, как есть, вся правда!

ЖЕНЯ (с тоской). Вот бы достать! Нянечка, а?

НЯНЬКА. Да я бы сам, понимаешь, за правду не двугривенный дал, а больше! А то поют, а я подтянуть не знаю! Убивают людей, а я не пойму: за дело или нет!

ЖЕНЯ. А папа — он бы знал?

НЯНЬКА.