Весной и летом «Мэйбеллин» специализируется на редкостях: сморчках, побегах папоротника, которые собирают специально нанятые местные хиппи, – но сейчас, в начале зимы, сезонные блюда представлены в основном пернатой и четвероногой дичью, запеченной в кленовом сиропе.
– Дежурные блюда у вас есть? – спрашивает Шерри.
– Нет. – Официантка пожимает плечами. – Кажется, нет.
– Кажется или точно? – спрашивает Свенсон.
– Точно, – отвечает девица. – Нету.
– Ладно, – говорит Свенсон. – Мы начнем с бутылочки «шардонне». Прямо сейчас.
– Натурального?
– Хотелось бы, – говорит Свенсон. – Будьте добры.
Официантка понуро улыбается. Шерри провожает ее сочувственным взглядом, который тут же суровеет, когда она оборачивается к Свенсону.
– Тед, ну ты же обещал!
– Что обещал?
– Что не будешь цепляться к людям. Эта девочка вполне могла бы быть твоей студенткой.
Свенсон смотрит на нее с ужасом. Да нет, это не про Анджелу. Шерри просто констатирует очевидное.
– Может, потому я и цепляюсь. – И вообще, он не помнит, что когда-нибудь такое обещал.
– Ты же прекрасно понял, что она имела в виду – дежурных блюд нет. Просто не хотела нас огорчать.
– Ей, видите ли, кажется, что дежурных блюд нет. Что, у всех кругом разжижение мозгов? Тебе же не кажется, что у больного ангина. С этим нужно бороться. Надо их приучать говорить прямо.
– Господи, – вздыхает Шерри. – Ты рассуждаешь как восьмидесятилетний старик.
– Просто восхитительно! – говорит Свенсон. – Мы тратим сотню баксов на обсуждение того, показалось ли официантке, что дежурных блюд нет.
Те же и официантка. Она приносит вино, разливает его по бокалам, пролив при этом немного воды из ведерка со льдом, в котором подана бутылка.
– Вы уже выбрали?
– Я буду оленину, – говорит Шерри.
Господи, прошу тебя, молит Свенсон, пусть оленина окажется жесткой, пусть Шерри сосредоточится на мясе и не смотрит на него, Свенсона, когда он будет говорить о том, о чем должен сказать. Свенсон заказывает лосося и в ту же секунду думает: сколько же тому лососю пришлось проплыть, чтобы добраться до Вермонта. Но у него нет сил изменить ни ход мыслей, ни заказ.
Шерри подымает бокал.
– За то, чтобы хуже не стало.
– Это уже вряд ли возможно, – говорит Свенсон. – Давай выпьем за… за терпение!
– Отлично! – чокается с ним Шерри. – За терпение!
Они быстро пьют и, не сговариваясь, благодарно улыбаются друг другу. Настроение почти благостное, и Свенсон, подлив им еще вина, говорит:
– Знаешь, я в сегодняшней «Таймс» в разделе «Наука» прочел странную статью – про какую-то новую болезнь, что-то связанное с поражением функций мозга.
Несмотря на все принятые им решения, он, похоже, снова врет. Это он прочел во вчерашней газете. Сегодня он газет не читал – слишком был занят размышлениями о том, что жизнь его кончена. Он уже ждет, что Шерри его поправит, напомнит, что «Наука» была в прошлом номере, но она, слава богу, пропускает это мимо ушей, и он продолжает свой рассказ, хоть и совершенно не помнит, почему завел об этом речь.
– Так вот, при этом поражается какая-то часть мозга, вследствие чего больной постоянно слышит запах рыбы.
– Рыбы? – переспрашивает Шерри. |