– Наверняка, – говорит Свенсон. – Занятное предложение. Еще что?
– Пусть эти ребята как-нибудь выскажутся, – предлагает Макиша. – Мозги у них имеются? Личности они или нет?
– Интересно, – говорит Свенсон. – А как бы вы, Макиша, решили эту задачу?
Макиша не успевает ответить, потому что в разговор вступает Мег.
– Может, к концу рассказа героиня должна… задуматься о своем положении? О том, как притесняют… цветных женщин?
Повисает пауза. В это лезть не хочет никто.
– Нужны значимые детали, – говорит наконец Анджела.
Благослови тебя Господь, думает Свенсон.
– Да? Какие, например? – интересуется Кортни, и в голосе ее слышны нотки раздражения: девушка из рода Элкоттов не привыкла получать указания от панков вроде Анджелы.
– «Грязные», «замусоренные» – таких эпитетов для улицы недостаточно. – Анджела свернула листы с рассказом в трубочку и размахивает ей как кистью, которой собирается живописать квартал, в котором обитает Лидия Санчес. – Почему это именно ее дом, ее лестница? Да поставь там… ну хотя бы «лондромат» . Или винную лавку.
– Бананами пусть торгуют! – предлагает Клэрис.
– Почему бананами? – вмешивается Карлос. – Лучше жареными свиными ушками. И запах прогорклого масла заползает во все окна.
– А у этого придурка бандита пусть будет вся грудь в татуировках, – говорит Дэнни.
– «Рожденный проиграть», – кисло шутит Джонелл.
– Ни один латино такой татуировки не сделает, – говорит Карлос. – Нет, там будет Mama. Mi Vida Loca. Mi Amor и тому подобное.
– Вы что хотите сказать? – спрашивает Кортни. – Мне что, надо этнографическое исследование проводить?
– Нет, – говорит Анджела. – Закрой глаза. Сосредоточься и постарайся увидеть эту улицу, девушку, ее приятеля. Ну, словно тебе сон про них снится. А потом запиши, что увидела.
Да, главу романа Анджела написала сама. Почему Свенсон в это сразу не поверил?
– Ну хорошо, – говорит Кортни. – Это я могу сделать.
Да не можешь ты, думает Свенсон. Героиня Кортни будет как Натали Вуд в «Вестсайдской истории». Кортни дали наказ – поверить в то, что наблюдательность действительно поможет оживить текст, что средствами языка можно заставить и деревяшку ходить и говорить. Свенсон и не надеется дать им большее. Вот сейчас все вместе они хоть что-то выдоили из убогого текста Кортни. Плюс к этому обошли стороной скользкий вопрос: возможно ли при помощи достовернейших деталей и красот стиля скрыть неуклюжесть самого сюжета про девушку, решившую не вступать в банду, по вине которой погиб ребенок. Об этом упоминать вовсе необязательно. Они совершили очередное чудо – вылечили смертельно больного, ограничившись косметической операцией.
– Подождите! – говорит Джонелл.
Свенсон и ждет, что Джонелл как всегда скажет: рассказ и так отличный, и не надо ничего переделывать. Почти в каждой группе есть такой вот добровольный блюститель интересов автора, который ведет себя очень активно, даже воинственно, но делает это не по доброте душевной, а лишь для того, чтобы свести на нет потраченные остальными время и силы.
– Вы даже не дали Кортни слова сказать в заключение, – заявляет Джонелл. – Может, она хочет спросить нас о чем-нибудь или еще что.
Обычно автор только благодарит класс. И все же эта заключительная реплика необходима. |