— И чтобы они тебе в этом клятву дали. Понятно? Скажи, я велел, чтобы они тебе в этрм клятву дали.

— Скажу, — сказала Шурка.

— Ты, им жизни не давай, пока они не дадут тебе эту клятву.

— Не дам, — обещала Шурка. — Я от них не отстану, ты не сомневайся.

— Даже если отец тебе шпандырем будет грозиться, а ты все свое. Понятно?

— Ага, — сказала Шурка. — Он меня пускай шпандырем, а я все равно свое да свое.

Он увидел озадаченное Фенино лицо.

— И к тебе, Фенечка, тоже такая же просьба, И ко всем твоим, то есть нашим друзьям… Обещаешь?

— Ну ладно уж, обещаю, — сказала Феня, не желая, видно, портить отказом последние минуты свидания.

— Честное слово?

— Честное слово, — сказала Феня и вздохнула. Что ни говори, а сказывается тюрьма даже на Егоровых мозгах.

— И ты, Шурочка, не забудешь?

— Не забуду. Раз надо сказать, значит, надо…

— Свидание кончилось?.. Кончилось свидание! — пробубнил дежурный надзиратель. — Попрошу господ родственников очистить помещение!.. Кончилось свидание.

— Прощай, Егор, — сказала Феня и прослезилась. — Не поминай лихом!

— До свиданьица, Егорушка! — крикнула Шурка. — Ты не сомневайся! Как ты, сказал, так я и сделаю! И, пускай батя меня даже шпандырем!. Я не устрашуся.

— Щурочка! — вспомнил Антошин. — А голова?

— Какая голова? — удивилась Шурка.

— А, которую ты ставила об заклад, ты ее мне как, тоже через контору перешлешь?

— Так ты ж не угадал! — с ходу вывернулась Шурка. — Ты ж сказал, что я кусок оттяпала пальца, а, я оттяпала только ку-со-чек!.. Я ж тебе показывала.

— Ладно, — смилостивился Антошин, не, отрырая от нее глаз, — Носи ее пока на плечах. Только пользуйся ею с толком! Смотри не будь дурой! И будьте обе счастливы!

— Не буду я дурой! — уже из коридора обещала ему Шурка. — Вот те крест не буду!

У дверей комнаты свиданий, переминался с ноги на ногу в ожидании своей очередда другой, арестант.

— Твое фамилие? — по всей форме спросил у аарестанта, надзиратель. — Ты кто такой будешь?

— Я буду Серебряков, — веседо отвечал, арестант.

— Правильно, — сказал надзиратель. — Раз ты Серебряков, то иди, имей свидание со своей женой.

Серебряков… Серебряков… Откуда ему, Антошину, так запомнилась эта фамилия?..

И его вдруг словно молнией озарило, — Воеемь мееяцев ускользало из его памяти то очень важное, что заставило его, больного, с повышеигной температурой, черной и ледяной январской ночью сорваться с постели, чтобы немедленно бежать, будить Конопатого и сообщить ему такое, что требовало немедленного принятия мер. Над московскими революционными кружками нависла грозная, но тщательно законспирированная опасность. И фамилия этой опасности (эта опасность имела имя, отчество и фамилию!) была Серебрякова, матерая провокаторша Анна Егоровна Серебрякова, знаменитая «Мамочка» Московского охранного отделения.

Надо было любой ценой, во что бы то ни стало предупредить о ней, обезвредить эту гадину! Но как? Послезавтра его отправляют по этапу. Писать некому: он не имеет адресов, да и очень уж это неверное дело — писать о таком в письме. Свиданий ему больше не предстоит. Да на свидания в присутствии надзирателя ничего и не скажешь.

Значит, надо бежать… Пусть его даже через день-другой поймают, пусть прибавят ему за это срок, но он должен предупредить о Серебряковой.