— Мама, по сочинению за содержание «пятерка!» — воскликнул Федя с порога.

— А где у тебя калоша? — спросила мама.

Федя посмотрел на ноги — одна.

— Мама, бей, ругай! — кинулся он к матери на шею. — Мама, ну что же я у тебя такой нескладный?

Постепенно выяснилось: весь школьный день Федя проучился в одной калоше и не заметил этого, а по дороге домой…

— Я сбегаю! — рвался Федя на улицу.

Вернулся ни с чем.

— К деду Кузьме, наверное, надо сходить…

Евгения Анатольевна пошла к деду Кузьме и, действительно, калоша была у него. Выкупила за пригоршню отрубей.

— Хлеба осталось — три раза всем досыта поесть, — сказала мама.

— Но у нас же целый мешок зерна, — удивился Федя.

— Денег в доме совсем нет, ты же знаешь, — сказала Евгения Анатольевна, — а отцу нужно было в город ехать, в чужие люди. Часть зерна и отрубей продали.

3

— По рытому! По рытому! — распевает Федя, и Леха тоже подхватывает:

— По рытому! По рытому!

Каникулы.

Дули ветры. Нагнали воды в речку Баньку, но и подсушили землю.

Ребята бредут по картофельному полю, которое за озимыми у края леса. Здесь частные огороды.

Федя выковырял всего две картофелины, и у Лехи столько же.

— Мы сюда для отвода глаз пришли, — говорит вдруг Леха. — Здесь своя картошечка. По два раза перепахана еще осенью. Дуем на совхозное поле.

Федя мчится за Лехой по молодому лесу. Чавкает под ногами вода. Осинник. Здесь и летом, наверное, сыро. Полоса елей, березы и поле.

Поле горбатенькое, с долгим уклоном. В низине стоит темная вода.

— Озеро? — спрашивает Федя.

— Не! Снеговая.

Федя озирается.

Ложбина широкая — берега покрыты лесом, — уходит за синий горизонт, за коричневую дымку лиственного голого леса.

— Тут когда-то протекала река! — говорит Федя. — Или шел ледниковый поток.

— Ты картоху собирай, ледниковый поток.

Леха уже бредет по полю и нагибается, нагибается.

Федя спешит за ним и тоже находит картошку. Через полчаса у них полные ведра.

— Завтра опять сюда придем! — сияет глазами Федя.

— Какое завтра! Отнесем и опять сюда. Налетят, как грачи, деревенские — все оберут, подчистую.

Второе ведро Федя набрал, а за третьим не пошел.

— Вот и ты у нас кормилец! — сказала вечером мама, угощая детей лепешками.

— Очень вкусно! — говорит Федя.

— Очень! — соглашается Феликс. — А главное досыта.

На следующий день Леха ушел на какие-то дальние поля, за речку, через которую надо перебираться на плоту. Мама Федю с Лехой не пустила, и он опять пошел на совхозное поле.

Ветер. Руки краснеют, синеют, не гнутся. А варежки уже не наденешь — руки в жидкой после дождя земле. Карманов у нового пальто нет, а были бы — только для муки, не станешь же пачкать карманы обновы.

Федя ставит наземь оттянувшее руки ведро, дышит близким теплым дыханием на онемевшие пальцы.

Его тянет к березам.

И он идет на этот зов.

Прижимается к белому стволу, закрывает глаза. Лес дышит. Дышит, словно после бега.

— Значит, скоро будет тепло! — говорит Федя вслух.