Они расположились у родника. Вода в нем была прозрачной и холодной. Ключ бил из камня и падающая вниз вода образовывала нечто вроде маленького водопада, обрушиваясь вниз, она заполняла углубление, выдолбленное в огромной деревянной колоде. Здесь они утолили жажду и промыли раны.

— Будем располагаться на ночевку, — решил Ойген ун-Грайм. — Устроимся чуть в стороне, аборигены могут нагрянуть неожиданно. Запаситесь водой, быть может, потом мы уже не сможем воспользоваться родником.

Дежурили по очереди. Ойген не сделал для себя исключения, более того, он отвел для своего дежурства самую трудную часть ночи — предутренние часы, когда слипаются глаза и засыпаешь помимо воли. Костер развести было нечем, мошкара донимала, мазь от нее кончилась и, чтобы как-то избавится от укусов, солдаты обмазались жидкой грязью, которую набрали под колодой. Вид у них был не боевой, все четверо выглядели бродягами, пропившими все на свете. Ойген уже в который раз подумал, что, в сущности, они ничем не отличаются от дикарей — шелуха цивилизованности сползла с них вместе с одеждой, оружием и химическими препаратами. Цивилизованный человек от дикаря отличается немногим, они эти отличия утратили. Он вдруг поймал себя на том, что даже думать стал иначе — теперь он мыслил короткими лаконичными фразами, в которых не было места прошлому и будущему, в них жило только настоящее. Наверное, так мыслили дикари.

Идти предстояло долго, путь не казался безопасным, а надежд на Херцога и его «файтеры» не оставалось. Разумеется, абверовец уже обнаружил их исчезновение и конечно же он весь день гонял машины над джунглями, пытаясь их разыскать. Он уже наверняка сообщил в Берлин и штаб колониальных войск, что группа «Зет-нойнцейн» под командованием оберштурмфюрера Венка загадочно исчезла в джунглях, но трудно было предположить, какую позицию там займут. Скорее всего, в ближайшие дни они могли надеяться только на себя самих. Мысль была неутешительной, но справедливой.

Ночью пошел дождь. Особого облегчения он не принес, но разогнал мошкару. Ун-Грайм слышал стук дождя на широких листьях лиан, и думал, что им предпринять, чтобы вырваться из лесного ада. Потом он все-таки задремал и проснулся от прикосновений будящего его ун-Энке. Пришло время его дежурства.

Дождь прекратился, но от деревьев несло сырым знобящим холодом. Где-то неподалеку в густых кронах нависающего леса обиженно всхлипывала одинокая обезьяна.

— Ротенфюрер, — сказал ун-Энке. — Я видел свет.

— Где?

— Там, — ун-Энке рукой показал направление. — Голубоватый такой, неяркий свет. А потом он вдруг погас.

Глупо было думать, что у туземцев имелись электрические фонарики, но в первый момент Ойген так и подумал.

— Давно? — негромко спросил он.

— Минут двадцать назад, — так же тихо ответил ун-Энке. — И никаких звуков. Словно привидение по лесу бродило.

— Спи, кригман, — мягко сказал Ойген, сообразив, что свет мог привидеться бойцу от усталости и нервного напряжения. — Отдыхай. Твой командир будет внимательным.

Солдаты спали.

Ойген ун-Грайм смотрел на них с жалостью и пониманием. Всего три дня потребовалось джунглям и дикарям, чтобы разделаться с элитным подразделением СС. Пожалуй, на это не были способны даже русские партизаны. Те воевали осторожно, за ними были деревни с жителями. Аборигенам этого континента оглядываться было не на что. Жители деревень были легки на подъем и в случае опасности быстро устремлялись в джунгли, унося на себе нехитрый деревенский скарб.