Изменить размер шрифта - +
Как-то
Синюшный  Мальчонка начал  съезжать,  и  наружу  такое  выползло,  что  даже
санитара со скорой бы вырвало. Бажбан  под конец включается, начинает бегать
по пустым кафетериям и станциям метро и вопить: "Вернись, пацан!! Вернись!!"
и  кидается  вслед  за  ним прямо  в  Ист-Ривер,  под воду  сквозь презера и
апельсиновые шкурки,  сквозь  мозаику  плавающих  газет,  в саму  молчаливую
черную жижу,  к гангстерам, закатанным в бетон, и к пистолетам, расплющенным
так,  чтобы  избежать пронырливых  пальчиков  любопытствующих  экспертов  по
баллистике."
     А фрукт мой думает себе: "Вот  это  тип!! То-то расскажу о нем парням в
Кларке."  Он  коллекционирует народные характеры,  замереть готов, если  Джо
Гулд ему чайку покажет. Поэтому вешаю  я ему на  уши,  типа крутой, и сбиваю
стрелку,  продать немного  "плана", как он  его называет,  думая  про  себя:
"Загоню-ка  я придурку кошачьей мяты."  (Примечание: Кошачья мята пахнет как
марихуана, когда горит. Часто втуляется неосторожным или неопытным.)
     "Ну ладно," сказал я, постукивая пальцем себе по запястью, "долг зовет.
Как сказал один судья другому: "Будь справедлив, а  если  не можешь, то суди
от фонаря"."
     Залетаю я в кафетерий, а там Билл Гэйнз съежился в паленом пальтугане в
углу,  будто  полупарализованный  банкир  в  1910  году,   и  Старина  Барт,
потасканный   и   неприметный,  ломает  фунтовый  кекс   грязными  пальцами,
лоснящимися от пластилина.
     У  меня на  окраине были клиенты, о которых заботился Билл, да  и  Барт
знал  нескольких  реликтов  еще  со  времен  гаяновых  раскурок,  призрачных
дворников,  серых  как  пепел, привратников-привидений,  выметающих  пыльные
вестибюли  медленной  старческой  рукой,  кашляя  и  сплевывая  поминутно  в
предрассветном отходняке,  вышедших на пенсию барыг-астматиков в театральных
отелях,   Пантопонную    Розу,   пожилую   мадам   из   Пеории,   стоических
официантов-китайцев, по  которым никогда  не видно, есть у  них долбата  или
нет.  Барт  выискивал их,  прогуливаясь  своей  старой  торчковой  походкой,
терпеливо,  осторожно и медленно, ронял им в обескровленные ладони несколько
часов тепла.
     Однажды прикола  ради я сходил с ним на  один  такой обход. Знаете, как
старики  уже теряют  всякий  стыд по  части еды, и  когда  смотришь  на них,
тошнит?  Со  старыми  торчками  точно так  же насчет  мусора.  Они лепечут и
повизгивают при виде его. Слюна висит у них с подбородков, в животе  урчит и
все  нутро у  них  скрежещет в  перистальтике,  пока они лизнуть собираются,
растворяя  пристойную  кожу своего  тела, так и  ждешь,  что в любой  момент
сейчас огромный пузырь протоплазмы вырвется из них на поверхность и всосет в
себя мусор. Отвратительное зрелище в натуре.
     "Что ж, мои  мальчишечки тоже такими  когда-нибудь  станут,"  подумал я
философски.
Быстрый переход