Лэнгли заявил, что никогда не слышал о Лиге бенефициариев полиции, и спросил, в чем состоит ее работа.

Коп, казалось, не расслышал. «Бухгалтерию я оставляю вам, мистер Кольер, рассчитывая на вашу добросовестность, я же зайду в среду утром за денежным переводом и безо всяких вопросов, но на сумму не менее десяти долларов».

Лэнгли спросил: «Что вы имеете в виду, говоря «не менее»?»

Коп: «Видите ли, сэр, никакая меньшая сумма не покроет потраченного мной времени».

Лэнгли: «Я понимаю, господин полицейский, что преступные дела в этом городе тяжко сказываются на вашей занятости. Но, видите ли, мы не берем большой платы за свои танцы с чаем, которые предлагаются скорее в роде общественной услуги. Если у нас бывает днем сорок пар, это много. Примите во внимание и накладные расходы: освежающие напитки, трудовые затраты… и, так и быть, мы могли бы подумать о поддержке вашей Лиги бенефициариев полиции взяткой или, как это называете вы, суммой не менее где-то пяти долларов в неделю. И за это мы, разумеется, ожидаем, что каждый вторник вы будете стоять у наших дверей и прикладывать руку к своей фуражке».

«Послушайте, мистер Кольер, если бы это касалось только меня, я бы сказал вам «заметано». Но и у меня есть свои накладные расходы».

«И это?..»

«В полицейский участок наведывается мой сержант».

«Ах да, — обратился Лэнгли ко мне, — теперь обсудим это».

Голос моего брата заскрежетал резче. Я понимал, что он забавляется с этим малым. Подумалось, что лучше бы отвести его в сторонку и действительно обсудить это дело, но его было уже не остановить. «Вы и правда думаете, — обратился он к полицейскому, — вы и правда думаете, что Кольеры уступят шантажу полицейского департамента? Что же до меня, я называю это вымогательством. Так что, если кто тут и ведет себя противозаконно, так это вы».

Коп попытался его перебить.

«Вы ошиблись дверью, господин полицейский, — сказал Лэнгли. — Вы вор, самый обыкновенный вор, вы и ваш сержант. Я чту подлинную отъявленную преступность, но не пронырливое лицемерие коррупции подобного образца. Вы бесчестите свою форму. Я подал бы рапорт на вас вашему начальству, не будь оно из той же жалкой касты попрошаек. А теперь убирайтесь с нашей собственности, сэр… вон! Вон!»

Коп сказал: «У вас острый язык, мистер Кольер. Но, раз вам так нравится, я стану к вам наведываться».

Пока коп разворачивался и спускался по ступеням, Лэнгли проорал что-то вроде: «Я тут повторять не буду!» — и захлопнул дверь.

Потраченные усилия вызвали у Лэнгли очередной приступ кашля. Слушать это было тяжело — его свистящий, ревущий, рвущий легкие кашель. Я сходил на кухню и принес ему воды.

Когда же брат успокоился, я сказал ему:

— Ты очень здорово отчитал его, Лэнгли. В твоей речи было что-то от музыки.

— Я сказал, что он бесчестит свою форму. Это было неверно. Сама форма является бесчестием.

— Коп пригрозил, что будет наведываться к нам. Хотел бы я знать, что он имел в виду.

— Какая разница? Копы — это жулики со значками. Когда они не берут взятки, то избивают людей. Когда их одолевает скука, кого-нибудь подстреливают. Это твоя страна, Гомер. И легкие у меня были сожжены ради того, чтоб слава ее выросла.

Неделю-другую казалось, тем дело и кончилось. А потом как-то во время наших танцев они и заявились, словно бы тот самый коп почковался и перепочковывался, пока не размножился до нескольких себе подобных и сворой не протолкался в комнаты, приказав всем покинуть помещение. Публика ничего не поняла. Еще миг, и началась свалка: люди пихаются, кричат, толкаются. Каждый пытается выбраться наружу, но полицейские толкают их, пинают, намеренно создавая беспорядок.