В оставшемся в лаборатории Нарбондо ящике хранился изумруд, так заверил их Кракен — в стельку пьяный Кракен, не стоит забывать. Но кто готов поручиться, что этот ящик не тот самый, с изумрудом? Эта ручка, возможно, и есть средство открыть его. Хотя, с другой стороны, ею может запускаться часовой механизм. Никто не станет изготавливать устройство, готовое взорваться в его собственных руках. Несомненно, ручка взводит часовую пружину до нужной степени сжатия, а та сама разворачивается, чтобы в итоге произвести подрыв заряда. Или нет? Кто скажет наверняка?..

Мозг Пьюла отвлекся, переводя мысли о часовом механизме ящика в аналогию его собственной жизни — жизни, напряжение которой, как ему казалось, тоже неуклонно ослабевало. Это следствие накопленных знаний, результат работы интеллекта… С ростом осознания человеком природы вещей эти самые вещи бледнеют, почти перестают существовать. Пружина мироздания не столько ослабла сама по себе, сколько стала выглядеть таковой в глазах Пьюла, который, если можно так выразиться, закрутил пружину собственного восприятия до такого состояния, когда мир, за ненужностью сброшенный с плеч, почти исчез; и вот Пьюл стоит теперь на пустынной вершине холма, а простые люди снуют внизу, как жуки, как черви, почти или совсем не пользуясь сознанием.

Путь, лежавший перед Пьюлом, внезапно прояснился. Он достиг перекрестка — точки, где требовалось сделать выбор, совершить некое решительное действие. Спасение кроется в этом поступке. Пьюл подобрал ящик и, держа его перед собой, принялся медленно вращать ручку. Если в результате крышка отскочит на пружине, он узнает, что там внутри. В противном же случае останется заключить, что в ящике бомба — заряд динамита, возможно, — и тогда он просто отнесет эту штуку темными улицами в лабораторию Нарбондо. А попав туда — если только доберется благополучно, ведь эта штука вполне может рвануть по дороге, — он оставит ее на пианино взамен ящика Кракена. Если кабинет Нарбондо и все труды горбуна в результате взлетят на воздух, всю операцию можно будет счесть в высшей степени успешной.

«Потребуется гигантская сила воли, — размышлял Пьюл, — чтобы преодолеть весь Сохо с взведенной бомбой за пазухой». Детонация наверняка отправит к праотцам огромное число невинных людей, ну так что? С точки зрения вечности, чего стоят эти жизни? Разве он уже не установил со всей определенностью их тождество червям и насекомым? Нет худа в том, чтобы наступить на нескольких, и стоит ли сожалеть? Что вообще может выглядеть преступлением в его глазах? Пусть лучше сами пожалеют об утрате Уиллиса Пьюла, так будет вернее.

Он в последний раз оглядел себя в зеркале, выгибая брови, чтобы тем самым усилить производимое впечатление природного ума и надменности. Решение принято. Титаническое усилие воли, которое сокрушило бы низшие создания, за считанные мгновения достигло своего пика и, приведенное в действие, уже не знало сил этого мира, способных противостоять ему.

Пьюл все быстрее вращал ручку. Он чувствовал растущее внутри ящика напряжение: пружина закручивалась все туже. Как и ожидалось! Мрачная улыбка растянула его губы: отскочит ли крышка, как у табакерки с чертиком, чтобы явить изумруд? Не был ли ящик Кракена лишь хитрой уловкой, предназначенной сбить их со следа? Пьюл приник ухом к выступавшей над передней панелью трубке — ему слышались щелчки сложного механизма. Он поднес ящик к лицу, надеясь получше рассмотреть его в падавшем сбоку свете газовой лампы. Сощурив глаз, проследил за ниточкой отсвета внутри трубки, уходящей куда-то вглубь. Громкий щелчок, жужжание; охваченный внезапным ужасом, Пьюл отпрянул.

…или все-таки бомба?

В лицо ему ударила струя неведомого газа.