В это время в отворенную дверь паба просунулась голова мальчишки-газетчика, который сбивчиво, но довольно громко огласил ужасные новости, усеявшие передовицы «Таймс» и «Морнинг Геральд».

— Трупы! — вопил он. — Выверсекция в Сохо!

Пьюл проскользнул за занавеску, мрачно размышляя о трупах и вивисекции. Если уважаемая публика интересуется трупами, тогда, богом клянусь, будут ей трупы. Он спустился по крутым широким ступеням в полуподвальную мастерскую, освещенную только солнцем, проникавшим сюда сквозь щели вентиляционных окошек по периметру потолка.

Огромный бородач, вылитый норвежец-берсерк, колотил молотом по чему-то, весьма напоминавшему колбасную шкурку, выполненную в железе. На лавках вокруг молотобойца были во множестве разложены разобранные часы; лицо его выражало стойкое отвращение и исполненное цинизма презрение к этому бренному миру, по каковому выражению в бородаче легко было угадать революционера по духу, предпочитавшего любой идеологии практику подрывного дела. Мастерил он как раз то, в чем нуждался Пьюл, — динамитную бомбу сферической конструкции с чугунной оболочкой и коротким фитилем. Продавцы подобных изделий называли такие по способу применения: «кати-и-беги».

Не прошло и десяти минут, как Пьюл зашагал дальше, с коробкой под мышкой. Он и его устройство держали путь на Пратлоу-стрит, где, если повезет, он встретит Нарбондо, возящегося со своими инструментами.

Шагая, Пьюл не сводил глаз с тротуара; ноздри его раздувались, глаза щурились — шел подсчет мелких оскорблений, которые ему пришлось стерпеть за месяцы знакомства с Нарбондо.

Душа Пьюла закипала гневом при одной мысли о крахе прекрасно задуманных планов, привезенных им в Лондон. Надо будет, решил он, действовать осмотрительно. Беспечность может все испортить. Он непременно должен отомстить им всем; не останется никого, кто не почувствует на себе его гнев. Сперва он управится с Нарбондо, а уж потом, если удастся, и с Дрейком. Если ничего не выйдет, он будет на месте во время приземления бесценного дирижабля и вот тогда снимет все сливки, верно? Химический состав отчего-то начал испаряться сквозь повязки, и поднимающиеся миазмы жгли Пьюлу глаза, порождая безостановочный поток слез. Он промокнул лицо. От долгой ходьбы бинты обвисли и начали потихоньку спадать.

Мимо прошмыгнул очередной разносчик газет. В таком количестве сенсации случались не часто, и издания пестрели крупными заголовками.

— Дирижабль садится! — вопил мальчишка, размахивая газетой, будто флагом. — Человек с Марса внутри! Угроза пришельцев! Армегедеон!

«Ого, — подумал Пьюл, — вот так раз». Через мгновение он уже рассматривал газету, чья первая полоса была поровну поделена между мертвецами с Пратлоу-стрит и приближением дирижабля. Этот последний, по уверениям Королевской академии, должен приземлиться прямо в Хампстеде. Предводитель одной из популярных сект настаивал, в свою очередь, что на борту дирижабля прибудет пришелец с далеких звезд, чье появление станет «предвестником Армагеддона».

Авторы передовиц несколько путались в том, как следует связывать два столь разных сюжета — живые трупы и дирижабль, — хотя бродивших по улицам Лондона мертвецов с известной натяжкой можно было бы считать «пришельцами».

Не менее вероятной представлялась и вторая версия: дескать, вурдалаки — это «первые ласточки» тех миллионов человек, которых Цицерон называл «молчаливым большинством» и которые уже готовились сбросить саваны и подняться из мест упокоения. На ней настаивал проповедник по имени Шилох, самопровозглашенный мессия, в последнее время сделавшийся приметой городских улиц и напрямую связанный с недавними сборищами в Гайд-парке. Что могло заставить восставших покойников предпочесть обочины Пратлоу-стрит собственным уютным могилам, оставалось не до конца понятным.