Келсо Дрейк вынул изо рта сигару и сложил губы в маслянистую снисходительную улыбку. На нем было однобортное пальто с широким отложным воротником и шелковая шляпа, покинувшие Бонд-стрит, можно не сомневаться, никак не ранее недели тому назад. Кибл ощутил себя дураком в своем ночном колпаке — и даже дважды дураком, поскольку колпак был тот самый, на котором Дороти вышила забавную рожицу: один глаз ближе к носу, чем второй, и возникшая асимметрия сообщала рожице выражение кретинического косоглазия. Дрейк подобных прихотей не понимал и не одобрял, что Кибл ясно прочел в его взгляде.

Желания промышленника не изменились. Он был готов предложить Киблу деньги — очень даже изрядную сумму — за чертежи двигателя, за патент. Кибла эти посулы не интересовали.

Глаза Дрейка сузились, сумма выросла вдвое. Кибл, однако, к деньгам был равнодушен. К черту деньги! Его внезапно одолела могучая жажда. На столике лежал резной моржовый бивень, изображавший то самое животное, каковое некогда носило его в пасти. Кибл вообразил, как откручивает эту дурную башку и вливает в себя его благоухающее торфяным дымком содержимое. Но тогда пришлось бы предложить стаканчик и Дрейку, а этого ему хотелось избежать. Будь проклят Дрейк и все его аферы! Кибла тошнило от самого миллионера и от его планов крутить ткацкие станки с помощью вечного двигателя. Одна только мысль о такой фабрике как и о всякой фабрике — вызывала у Кибла тошноту, и весь подчеркнутый практицизм утилитаристского мировоззрения Дрейка внушал ему невыразимую смесь безразличия и отвращения, заставлявшую его желать поскорее возвратиться в постель и приникнуть к стакану, который поможет отправить воспоминание о визите Дрейка в небытие.

Дрейк пожевал сигару, покатал ее во рту; глаза сужены до щелочек. Это не рядовое предложение, настаивал Дрейк. У него ведь есть определенные методы. У него имеются обильные ресурсы. Он может оказать давление. Он может купить и продать Кибла дюжину раз. Он может его уничтожить. Он может то; он может это; он может и третье. Кибл в своем смехотворном колпаке лишь пожимал плечами. Висевшие на противоположной от узкого столика стене часы внезапно ожили, разразившись печальным, тягостным звоном в ритме, ничуть не согласном с проделками механических обезьянок, которые с веселыми оскалами высыпали из своего логова в корпусе часов и колотили теперь молоточками по железному осьминогу, исполнявшему роль колокола.

Пошатнувшись, Дрейк неодобрительно воззрился на часы. Позади него распахнулась дверь, и в комнату вбежала крайне встревоженная Дороти, которая застыла столбом при виде спины незнакомца. Кибл глазами указал на лестницу, но Дороти не успела сделать и полшажка, когда Дрейк повернулся, обнажая в широкой улыбке желтые зубы. Пожевал губами при виде ее невольной гримасы и слегка поклонился, картинно приподняв шляпу.

— Келсо Дрейк, мэм, — сказал он, перекатив изжеванную сигару из одного угла рта в другой. — Счастлив знакомству.

Дороти кивнула в ответ и прошла к лестнице, бросив через плечо: «Очень рада», что выглядело довольно невежливо. Ее отец, быстро и коротко кивавший в сторону лестницы, замер, как только Дрейк обернулся и вопросительно уставился на него. Впрочем, вопрос с такой легкостью превратился в зловещую ухмылку, что можно было подумать, Дрейк долго и тщательно репетировал этот плавный переход.

— На чем я остановился? — спросил он у игрушечника. — Меня на мгновение…

Он медлил, притворяясь, что подбирает слово, затем нарочито громко произнес:

— …отвлекли.

— Вы как раз собирались сказать: «Всего хорошего», — сухо обронил Кибл. — Мой ответ вы уже выслушали. Обсуждать больше нечего.

— Ну, я полагаю, действительно нечего. Да я их и не люблю, обсуждений этих.