Как может служить на российском флоте офицер с фамилией Мознаим?! Не то узбекский диверсант, не то потомок крымского хана… добро бы немец или швед, тех давно следа на флотах не отыщешь, слизнул белую кость доисторический восемнадцатый год.
Кап– лей вкатился смуглым колобком, вписался в угол дивана, как в лузу, и включил монолог в жанре плача. Ольховского передернуло:
– Возьмите себя в руки, капитан! Вы еще в жилетку мне посморкайтесь!
Мознаим посморкался в средней свежести носовой платок и взял себя в руки: доложил о готовности застрелиться.
– Рассчитываю на вашу порядочность, – подпустил изыска командир. – Надеюсь, что прежде чем стреляться, вы спишетесь с корабля. Дабы тень этого поступка не омрачила репутацию крейсера.
– Репутацию Авроры! – опереточно захохотал Мознаим. – Да здесь младенцы на палубу писают! (Верно, был случай, когда пятилетний паршивец под управлением суки-мамаши помочился под чехол третьего орудия. Разъяренный Ольховский влепил пять суток губы боцману, а что еще можно сделать? Оглушенный бедой боцман предложил суку-мамашу сдать в кубрик и отодрать экипажем, а заодно и младенца, чтоб неповадно было, но это, конечно, пустая бравада… к сожалению.)
– Хрен с тобой, – решил Ольховский. – Ты пришел стреляться или просить и плакать? Если стреляться – не забудь налить в ствол воды, по старому флотскому обычаю, а переборку позади себя завесь одеялом – чтоб, когда затылок вынесет, панель не портить, крась потом после тебя, а одеяло мы спишем. Если плакать – считай уже отплакал. Если просить – квартир у меня нет.
– У меня семья рушится, – скривил Мознаим гладкое смуглое личико.
– Жена блядует? – перевел на разговорный русский Ольховский.
– Сколько можно углы снимать!… – возопил потомок хана. – На Севере снимал, на Тихоокеанском снимал, теперь опять у какой-то суки снимать, дома же своего нет!… сил же нет!…
– Нету квартир у флота! – заорал Ольховский. – Нету! Нету! Денег нету! Нету!!! Сам знаешь, до чего! флот! довели! Телевизор есть? Телевизор смотришь? Чего кругом – знаешь?
– Бред, бред, бред!! На атомные бомбовозы деньги есть, а на квартиры для офицеров – так нету? Вы знаете, сколько стоит бомбовоз?!
– Знаю! Не купишь!
– Это все равно что построить город на пятьдесят тысяч человек! А еще на одну хрущобу – денег вдруг нету?!
– Ой, вот только не надо. Про то, что офицеры пьют, моральный дух подорван бытом, ослабла мотивация к службе, адмиралы воруют… не на собрании. Митингуй на Дворцовой. Дери жену лучше, и будет в доме мир и порядок.
– Так нет же дома! где быть порядку?! Она выходила за блестящего лейтенанта, – оплакал себя Мознаим… – А сейчас у нее нет целых сапог, зато есть бизнесмен с джипом, который возит ее по кабакам.
– Есть джип – на фига сапоги?
– Что я ей могу дать?…
– В глаз. Короче. Бомбовоз в Северодвинске я тебе могу устроить, – пообещал Ольховский. – Если вам обоим Петербург надоел.
– Не поедет она больше никуда! – уверил Мознаим. – Она молодая красивая женщина, она старости боится, а я что?…
– Мужа надо бояться, а не старости! Скажи спасибо, что здесь вообще зарплату дают. Господи, – обратился Ольховский, – зачем ты отменил замполитов? Плакал бы этот козел ему. Вызвали бы жену в женкомитет базы, заправили фитиля по гланды. Да что я, исповедник?… Священника хочу, батюшку, служителя культа, попа мне!… Встать!!!
– Вам хорошо, – сказал Мознаим. |