— И что ты предлагаешь?

— Тебе что-то нужно поменять в себе.

— Вот начну работать, все само собой и произойдет.

— Само собой ничего не происходит. И я хочу, чтобы ты задумалась над этим.

— Да для чего нужен какой-то непонятный мне образ?

— Народ у нас — разный, отнюдь не простой, а есть и очень сложный. Мы с отцом запустили дело — в обоих смыслах, и в том смысле, что организовали, и в другом — слегка пустили на самотек… Так что тебе придется не только заняться реорганизацией фирмы, но и стать регулировщиком дел, а заодно и генератором свежих идей. Для этого, сама понимаешь, иногда придется быть жесткой, настаивать на своем, кого-то осаживать, ставить на место, а иных и принуждать делать то, чего они по каким-то причинам не хотят делать. При этом, заметь, причины у всех всегда есть, и, разумеется, — уважительные. Но предприятие должно не просто работать, оно должно еще и приносить прибыль, а это уже — твоя задача. Вот тут-то — раз, и включается образ, если он есть… а бесцветная, пресная амеба всего этого не потянет.

— Мне никогда не было трудно общаться с людьми…

— Общаться и руководить — не одно и то же. К тому же, мне очень не хотелось бы, чтобы ты сразу попалась на острый язычок нашим интеллектуальным прелестницам… Будь покойна, они за словом в карман не лезут и тут же пригвоздят какой-нибудь уничижительной кличкой — Бледной Молью или Инфузорией-туфелькой, учитывая твое маловыдающееся биологическое прошлое… а то и обзовут каким-нибудь жалким Бокренком… Они ведь, в отличие от тебя, филологи и литературоведы, причем — высочайшего класса, у них с ассоциациями все хорошо, все в порядке… Как назовут, так и будут относиться. Нет уж, душа моя, коли морально не готова появиться на белом коне, через парадный вход, то лучше посиди-ка еще дома… может, чего и высидишь…

Я снова почувствовала себя ребенком, которого отчитали за провинность, и, как всегда в подобных случаях, первой реакцией было внутреннее несогласие с матерью, неприятие ее советов.

Наши многочисленные разногласия происходили из-за нашей с ней разности — почти на клеточном уровне. Наверное, отсюда и этот вечный бессознательный внутренний протест, с самого детства, почти против всего, что исходило от нее. Позже я не раз убеждалась в ее правоте, но форма, в которой преподносились бесконечные наставления и руководства к действию, была настолько малоприятной, что, слушая ее, хотелось ничего не делать совсем или все тут же делать наоборот.

Мне вспоминается один из таких моментов — разговор с ней о социальном неравенстве женщин. Он возник, когда я писала домашнее сочинение — мы «проходили» декабристов. Закончив очередную часть, я восторженно зачитывала Ирке по телефону куски из своего творения, заходясь еще больше от ее высоких оценок и похвал. Мы обе находились под большим впечатлением от самоотверженных, высоконравственных поступков этих необыкновенных людей, и в особенности от отваги их жен — светские дамы, аристократки жертвуют детьми, молодостью, красотой, достоинством и следуют за сосланными мужьями на каторгу в Сибирь.

И тогда моя мать произнесла спич, который сводился примерно к следующему:

— Остуди восторги и посмотри на это под другим углом зрения — мужчины бунтуют против власти, играют в свои любимые мужские игры — войнушки. Что ж, игры — есть игры, в них есть выигравшие, но бывают и проигравшие, таков закон бытия. Декабрьские же игроки, не задумываясь о результатах, сделали слишком высокие ставки, ведь проигравшие — а выиграть в той игре у них не было ни малейшего шанса, и они знали это — должны расплатиться не только своими жизнями, но и семьей, женой, малыми детьми, старыми родителями.