При устройстве в органы давалась подписка о неразглашении, поэтому он никогда и не распространялся ни о каких подробностях. Лишь изредка, по его настроению и отдельным замечаниям, можно было понять, доволен он или огорчен, обычно же на вопрос: «Как дела?» он отделывался какой-нибудь шуткой, типа: «Дела идут, контора пишет», иногда засиживался на работе допоздна и часто неделями отсутствовал, проводя полевые испытания.

Калерия не просто не отставала от мужа, она наверстывала упущенное ударными темпами — окончила университет, несколько лет преподавала на кафедре зарубежной литературы, переводила с английского, без отрыва от работы написала кандидатскую диссертацию и защитилась. В литературном мире также сделала себе имя — кроме регулярно публикуемых литературоведческих и критических статей, напечатала несколько вполне удачных рассказов.

Попробовав разное, поняла, что преподавательская деятельность — не ее стихия, и без особого сожаления ушла из университета, чем несказанно удивила всех своих знакомых, ведь до докторской оставалось — рукой подать, а это — почти вершина женской карьеры. Но она знала себя и понимала, что делает: преподавательская работа требует особого просветительского дара и душевного состояния, ей же толпы студентов и приобщение их к знаниям не доставляли никакой радости…

Она уже добилась многого и имела право выбирать — и выбрала — творческую работу в тишине, занявшись переводами и литературной критикой… Докторскую же она обязательно закончит, и теперь, имея больше свободного времени, сделает это гораздо быстрее.

Но было еще одно тайное желание… и она осмелилась — засела за роман… У нее оказалось легкое перо, а предмет, о котором она писала, — жизнь современников в послевоенное время — был ей хорошо знаком.

Роман быстро напечатали — а как же иначе? Ее имя было уже на слуху, да и связи — не последнее дело. Сенсацией он не стал и не мог стать, Калерия и сама не заблуждалась на его счет — роман был не Бог весть что, но и не хуже других, ему подобных. Очередное воспевание трудовых подвигов и самоотречения во их имя на фоне красивых чувств сильных духом людей — а такова была главная тема романа — не отличались ни образной неповторимостью, ни оригинальностью сюжетной линии, хотя и были добротно-качественными в плане стилистического изложения.

Критика честно отработала заказ и вяло поздравила соцреализм с появлением очередного «заметного и даже значительного достижения» в его развитии. И хотя соцреализм не состоит из одних только идейно-нормированных, отлакированных или помпезно-велеречивых творений и включает в себя, наряду с вышеупомянутыми, также и множество значительных вещей, ее роман к таковым отношения не имел. Повторное издание ему не грозило — он занял свое место в одном ряду с позже благополучно канувшими в Лету «Сталеварами», «Героическими буднями» и «Кавалерами золотой звезды»…

Потом никто не мог даже вспомнить его названия, и она, обладая прекрасным вкусом, сама старалась об этом поменьше вспоминать, так как гордиться тут было особенно нечем. Зато в другом она уж точно преуспела и оказалась уникальным специалистом — со временем стала успешным симоноведом, написав сначала несколько ярких статей о творчестве Константина Симонова, а затем — беллетризованную монографию о нем, первую в своем роде, мгновенно ставшую бестселлером и дважды переизданную.

Она абсолютно не кривила душой: Симонова обожала и в творчестве, и в общении — талантлив, галантен, импозантен, красив как герой, да и действительно — героическая личность, обласкан всеми и вся.

Продемонстрированная широкая и многообразная палитра возможностей давала ей все основания быть причисленной к плеяде молодых писателей, что и было важно и ради чего все задумывалось, — после публикации романа она стала членом Союза писателей.