Майк облачился в защитный комбинезон, предоставленный командой Гэйяры, новехонький, до сих пор пахнущий растворителем холодных сварочных швов. В раздевалке находился и Виллингхэм, запутавшийся в охладительных шлангах комбинезона.

– Помоги мне разобраться с этой хреновиной! Майк помог ему с комбинезоном, руки работали автоматически, а в голове все еще стоял звон. Ему виделось безвольно свисающее из рук Виллингхэма тельце Скарфейса.

– Поторопись, Майк!

Он кивнул, чувствуя опустошение и тошноту. Ему хотелось уйти, чтобы до конца осознать это ужасное происшествие, но сейчас не было времени думать о чем бы то ни было.

Он плыл в темноте. Ему было очень холодно, и боль из желудка поднималась по позвоночнику, пульсируя вслед замедляющемуся биению сердца. Во рту пересохло, а в мозгу крутилось тупое и настойчивое желание смерти.

Он все еще видел свет, подрагивающий на линзах пистолета, сверкающий цветок, напомнивший ему о раскаленной плазме, но он больше не помнил, с чем это было связано.

Он чувствовал себя таким одиноким... таким замерзшим... таким потерянным...

Темнота загудела, загрохотала и закричала, отдаваясь эхом неуловимой угрозы. Он приветствовал опасность и ждал смерти. Смерти во вспышке света.

Он подумал о дружелюбных голосах, голосах, замолчавших от настойчивости света. Он был одинок, как и всегда. Откуда приходили эти голоса?

Его тело болезненно сжалось, инстинктивно прикрывая нывшую рану.

– Майк‑Майк‑Майк‑Майк, – закричал он. Промелькнули странные образы: молодой человек, он улыбался и протягивал руку, чтобы отвести его домой...

...тогда и появилась вспышка света, отрезая его, выбрасывая в пустую холодную темноту, ждущую смерти, желавшую смерти, желавшую, чтобы его тело прекратило бессмысленные усилия сохранить жизнь. Смутивший его образ молодого человека возник вновь. Он беспомощно наткнулся на невидимую стену, беззвучно отскочил. Боль винтом вонзилась в живот. "Дайте мне умереть,  – думал он. – Дайте мне умереть ". Молодой человек нахмурился. Почему?

– Майк‑Майк‑Майк‑Майк, – закричал он.

Это была молитва.

Он сознавал наполнившие темноту звуки. Они приближались мародеры, шакалы, целая стая, им не терпелось полакомиться. "Сюда !" – подумал он.

Шум прекратился. Осторожные шакалы.

"Давайте! Я готов! Идите сюда и делайте вашу работу! " Шум возобновился, став ближе. Он слышал – нет, он ощущал, ощущал голоса, видел символы, пробовал на вкус приветственные образы. Тело стало покалывать – оно согрелось и начало испускать неяркий свет, – он видел свет, разраставшийся вокруг него. Он мигнул от этого света, глаза его наполнились слезами.

Слезы пели ему песню, вопрошая, как его зовут? Теплые руки, нежные язычки прикоснулись к коже, пробуя его боль и вбирая в себя ее всю.

Его мозг развернулся, удваиваясь, учетверяясь, и снова наполнился дружелюбными голосами.

"О, мои братья и сестры,  – плача говорил он. – Меня зовут Скарфейс.

И вы все мои братья и сестры... мои новые братья и сестры..."

***

Перед самым началом гонки в предстартовое помещение набилось множество пилотов, техников и деловых людей в солидных костюмах с усыпанными бриллиантами зубами. После старта там все еще оставалось большое количество отдыхающих и вторых пилотов. По расписанию получалось так, что роль Майка в этом заезде была невелика. Он погрузился в кожаное кресло и осторожно опустил затянутую в перчатку руку на подлокотник. Первым делом развязал бинт. Ни к чему было, чтобы кто‑нибудь знал, как сильно она еще болела, и совсем не хотелось, чтобы кто‑нибудь обошел его сегодня на треке.

Майк наблюдал по экрану за гоняющимися друг за другом по всему спидвею разноцветными точками.