Меня тихо вывели из дома и повели к зданию главного корпуса стационара. Во дворе бесшумно сновали люди. Однако вскоре послышались крики. Это ворвавшиеся в стационар офицеры арестовали ребят. Входя в подъезд корпуса, я услышал выстрелы, доносившиеся со стороны стоявшего на отшибе домика, где жил Алексей. Прозвучали две‑три автоматные очереди, взревели двигатели танков. Уже спускаясь в подвал, я по шуму определил, что танки последовали к Грибовичам.

«Удалось ли Алексею уйти?» — этот вопрос занимал меня больше всего. Кроме меня, его и Паскевича, в стационаре из главных моих помощников никого не было, Кандыба жил в Грибовичах, Юрий был в отъезде.

Итак, военный переворот. «Интересно, — подумал я, — примкнул ли к нему Голубев? Вряд ли. Покровскому известна его роль в разложении и ликвидации „Армии Возрождения“.

Голубев жил в Озерске. Возможно, что его арестовали еще раньше. Меня закрыли в той самой камере, где когда‑то мы держали пленного мальчишку из банды Бронислава. Здесь было маленькое закрытое решеткой окошко, выходящее во двор. Постепенно рассвело. Со стороны Грибовичей послышались выстрелы. Ухнула пушка танка, потом еще и еще.

Дверь каморки растворилась, и в нее втолкнули Паскевича. Он был без очков и подслеповато щурил глаза. Судя по свежему фонарю под глазом и по тому, как его грубо толкнули, он сопротивлялся при аресте.

— А, мы уже здесь! — разглядев наконец меня, сказал он и сел рядом.

— Не знаешь, Алексей бежал?

Сашка пожал плечами.

— Что, шеф, финита ля комедия? — спросил он после минутного молчания. — Я тебя предупреждал!

Сашка действительно не раз предупреждал меня о подозрительных хождениях офицеров к своему бывшему командующему. Он даже предложил немедленно арестовать Покровского и наиболее подозрительных офицеров. Я колебался. На аресте настаивал и Кандыба. Однако Алексей категорически возражал.

— Ты можешь предъявить им конкретные обвинения? — спросил он Паскевича. — Нет? Какие же основания для ареста? Мало ли кто с кем видится? Тем более, что эти визиты вполне естественны. Они служили вместе. Не вижу оснований не то что для ареста, но и вообще для каких бы то ни было претензий. Кто с кем встречается — это личное дело.

— Смотрите! — предупредил Паскевич. — Чтобы потом ко мне не было претензий.

Разговор этот состоялся в январе. В феврале я встретился с Покровским. Беседа, как мне показалось, прошла довольно дружески. Покровский сделал ряд ценных замечаний и советов. В частности, он сообщил координаты нескольких крупных поселений, о существовании которых не знал и Голубев. Эти поселения находились от нас километрах в пятистах на левобережье Днепра. Мы хотели войти с ними в контакт уже этой осенью. Единственное, в чем разошлись наши взгляды — о праве населения на владение оружием. Покровский сказал, что это создает взрывоопасную ситуацию и может привести к кровопролитию.

— Как вы вообще решились на это? Живете на пороховой бочке, которая в любую минуту может взорваться. По любому пустяку. Скажем, не поделили бабу или еще что‑то. Один выстрел — и все летит к черту!

— До сих пор ничего же не произошло, — возразил я.

— Это может случиться в любой момент. Поверьте, я присмотрелся к вашей организации. В ней много рационального, но вы в любую минуту можете все потерять. Все труды пойдут насмарку из‑за одного сумасшедшего или ревнивца.

— Ваши товарищи разделяют это мнение? — как бы невзначай спросил я.

Если бы он мне сказал тогда, что на эту тему у него не было разговора с его бывшими офицерами, немедленно арестовал бы его. Но он спокойно ответил:

— Естественно! Мы не раз обсуждали эту тему и все как один высказывали свою обеспокоенность.