— А было что-то еще, чему вы свидетелем не были? — поинтересовался юрист.

— Да. Мой компаньон Николай Генрихович Клейст пока я ездил за врачом оставался рядом с Анастасией Платоновной, во избежание проблем. Он, кстати, и нашел пулю в обломках мобиля. Кроме того, по его словам, подъезжал еще один мобиль. Судя по описанию, в нем находилась та самая троица, что приходила ко мне в Орле. Они остановились поодаль, увидели Клейста, разбитый мобиль, лежащее на земле тело, затем развернулись и уехали. Но имейте в виду, господа: это я рассказываю вам с его слов.

Мне задали несколько десятков уточняющих вопросов о, казалось бы, второстепенных вещах, и, наконец, успокоились. Охотины и Старостины сразу же засобирались по домам.

— Одну минуту, — задержал я компанию. — Константин Семенович, у вас есть среди знакомых молодой голодный и бойкий адвокат?

— Есть. А в чем дело? Может, я сам решу ваш вопрос?

— К сожалению, я сейчас несколько стеснен в средствах и не могу себе позволить ваши услуги. А начинающий юрист может согласиться и на долю с выигранного дела.

— Разумно. Но, все-таки, в чем состоит проблема?

— Вы читали сегодняшний номер «Ведомостей»? Нет? Прочтите, и вы сразу все поймете. За публикациями, я в этом уверен, стоит Вернезьев, но его я достать не сумею, а вот добиться от газеты компенсации морального ущерба и опровержения, как мне думается, вполне реально.

— Что ж, я от вашего имени сделаю предложение нескольким знакомым. Если они заинтересуются, то свяжутся с вами. И, еще: вам, кажется было предложение посетить господина Травина? Сделайте это. Если вы получите дворянский статус, пусть даже и без титула, ваша жизнь резко упростится. Тем более, что против вас играет баронет. Он человек весьма злопамятный и мстительный, и если вам случится столкнуться с ним напрямую, вы заведомо проиграете.

— Спасибо.

— Не за что. Обращайтесь.

Гости разошлись, собрался и я.

— Как здоровье Анастасии Платоновны? — спросил напоследок.

— Не слишком хорошо, — отозвался Боголюбов. Но в себя она пришла, и уверенно идет на поправку. Доктор Кацнельсон обещает, что примерно через неделю можно будет перевезти ее домой при условии соблюдения всех необходимых лечебных процедур.

— Рад слышать это. Надеюсь, в скором времени она поправится окончательно.

На этом и распрощался. А дома меня ждал Игнатьев.

Не успел я раздеться, как он выскочил из-за стола, где беседовал о чем-то с Клейстом, и бросился ко мне. Выглядел он крайне огорченным.

— Владимир Антонович, это какое-то недоразумение! Это… это ошибка, чудовищная ошибка! Я пытался говорить с редактором, но он не стал меня слушать. При том другую статью, гораздо более объективную, в номер не взяли.

— Федор Иванович, вы тут не при чем. Это месть господина Вернезьева за мою почти что победу. Можно сказать, за его страхи.

— Вернезьева? Вы уверены?

— Вполне.

Запал Игнатьева приугас, он даже перешел в состояние задумчивости.

— Тогда понятно, отчего редактор выглядел так, будто его черти драли, — произнес он наконец.

— И вы понимаете, что мне придется заставить вашего редактора публично принести извинения, опубликовать опровержение и выплатить компенсацию?

— Боюсь, это вам не удастся, — помотал головой журналист.

— Посмотрим, — самоуверенно заявил я.

Игнатьев поглядел на меня с изрядным сомнением:

— Я буду рад, если у вас получится хотя бы часть этого. Впрочем, уже поздно и мне пора. Прощайте, Владимир Антонович.

— До свидания, Федор Иванович.

Игнатьев ушел, оставив после себя тяжелую, гнетущую атмосферу, этакую ауру пораженчества.