– Гером поочередно указывал вилкой на посетителей за соседними столиками. – Тогда почему эксцессера до сих пор не объявили неприкосновенной персоной? Почему мы вынуждены прятаться – как преступники, как тараканы в третьесортной гостинице?
– Тише, – стараясь не стучать зубами, попросил Саймон. – А то они поймут, кто мы такие, и растерзают нас!
Гером замолчал, угрюмо уставившись в тарелку. Саймон простился с ним и вышел из ресторана в расстроенных чувствах. У него была мысль наведаться к Джулии сегодня вечером, но теперь он поставил на ней крест: вдруг Джулия решит отомстить за вчерашнее и выдаст его? Правда, она не знает, что он эксцессер, и слишком глупа, чтобы догадаться… Но если она начнет болтать, кто‑нибудь умный, послушав ее, все поймет – и тогда Саймона убьют. До отлета «Аониды» нужно затаиться.
Так он и сделал. Вернувшись в отель, заперся у себя в номере, проглотил еще три таблетки метарина и включил видео. Передавали последние новости, промелькнуло в том числе сообщение с Таданы: обе стороны соблюдают заключенный при посредничестве Силара мирный договор и проводят обширные восстановительные работы; есть надежда, что в скором времени добыча веланиума достигнет прежнего уровня.
Скривившись, Саймон переключился на другой канал: здесь медленно скользили объемные абстрактные фигуры, непрерывно меняющие форму и цвет – значит, метаморфизм опять возродился… Пять лет назад Саймон сделал материал о том, что метаморфизм якобы внедрила некая негуманоидная организация с целью лишить людей разума и воли (будто бы этот вид искусства способен воздействовать на человеческий мозг как наркотик). Чтобы не быть голословным, он взял интервью у нескольких клинических психопатов, которым заранее растолковали, что нужно говорить, когда пойдет запись, – в передаче они фигурировали как «жертвы метаморфизма, пострадавшие из‑за своего чрезмерного пристрастия к созерцанию зловещих изображений». Поднялся шум – власти некоторых планет приняли все это за чистую монету и запретили метаморфизм; художники‑метаморфисты, в свою очередь, начали отчаянно доказывать, что они вовсе не выполняют заказ враждебных человечеству негуманоидов, а свободно самовыражаются. Вот была потеха! «Талантливая работа, – похвалил Саймона шеф. – Ты первоклассный эксцессер!»
Саймон вздохнул: если бы ему пришла в голову еще хоть одна подобная идея – новая, неожиданная… Но вот уже два года, как новых идей не возникало. Наверное, он переутомился Это неправда, что под действием мейцана человек постепенно деградирует., Саймон Клисс все такой же, каким был девять лет назад, когда его вышибли из ВНН (Всепланетных Ниарских Новостей) – за «неэтичное поведение в эфире, компрометирующее ВНН в глазах широкой публики», формулировку‑то какую придумали! – и он впервые переступил порог подпольного офиса «Перископа».
За окнами начало смеркаться, автомат принес ужин. Саймон без аппетита поел и растянулся на койке. Система Раксы – нецивилизованное место, ему туда совсем не хотелось. Потом он вспомнил о том, что на планетах, которые крутятся вокруг Раксы, вряд ли можно встретить видных политиков, знаменитостей и бизнесменов – то есть тех, кто, как правило, питает к эксцессерам необъяснимую ненависть, – и эта мысль примирила его с малопривлекательным будущим.
Утром он чуть не проспал (забыл, что метарин в больших дозах действует как снотворное), но автомат разбудил его и сообщил, что аэрокар ждет на крыше. Времени было в обрез. Саймон съел две таблетки, оплатил счет, загримировался под Родгева Раоса, наспех упаковал чемоданы и поднялся наверх. Кеодос простирался до самого горизонта, в кристально чистом воздухе вырисовывались ракуны, причудливые здания, фигурки пешеходов… Опасный город. У Саймона закружилась голова. |