— Значит, если мы посулим им помощь в борьбе за возвращение этих земель — они станут поддерживать нас?

— Мы постараемся не позволить, — ответил Дзержинский. — Финансы, не подтвержденные мускульной силою, мало что значат. Подкармливать химеру национализма — преступно, это к крови ведет.

— Значит, будете продолжать стачки?

— Обязательно. До тех пор, пока не удовлетворят наши требования.

— Это ведь не наша прерогатива, Феликс, это обязанности правительства — удовлетворить ваши экономические требования.

— Что Витте без вас может?

— Мы постоянно подвергаем его критике.

— Мы тоже.

— Значит, есть поле для переговоров.

— Нет. Вы требуете от него линии, которая бы активнее защищала ваши интересы, а мы жмем слева — совершенно разные вещи.

— Дайте нам привести в Зимний серьезное, по-настоящему ответственное министерство — мы сразу же вдохнем жизнь в промышленность… Каковы будут ваши требования, Феликс, если мы сможем поставить на место Витте мудрого политика?

— Восьмичасовой рабочий день, социальное страхование, свобода для профессиональных союзов, повышение заработной платы.

— До какого предела?

— До такого предела, чтобы дети не пухли с голода. До такого предела, чтобы семья из пяти человек могла иметь хотя бы две комнаты. Вы губите поколения, заставляя спать на нарах, в одной конуре, бабку, мать с отцом и двух детей, вы поколение развращаете и калечите с малолетства, Кирилл.

— Согласен, но мы же не можем все дать! Государство подобно живому организму, тут иллюзии невозможны! Мы хотим дать, очень хотим!

— Что именно? — Дзержинский подался вперед. — Что? Вы сможете отдать лишь то, что мы вынудим, Кирилл: я не вас лично имею в виду, но поймите — среди рабов нельзя жить свободным, вы не можете существовать отдельно от того класса, представителем которого являетесь, — свои же сомнут.

— Феликс, забастовки разрушают не царский строй, а страну. Чем больше бастующих, тем меньше продукта, чем меньше продукта, тем беднее государство. О каком удовлетворении требовании может идти речь, когда в банках денег нет из-за ваших страйков?!

— Денег нет из-за того, что все средства шли на войну, на двор, на полицию!

— Не мы эту войну начали.

— А кто же? Мы?

— История неуправляема, Феликс.

— Зачем же тогда хотите взять власть, если не верите в управляемость истории? Это очень легко и удобно — уповать на фатум.

— Не фатум, нет… Уповать надо на дело, на его всемирную общность.

— О какой всемирной общности может идти речь, если английский рабочий получает в двенадцать раз больше русского! Вашими методами постепенности Россию с мертвой точки не сдвинешь. Вас засосет та же бюрократия, которую вы так бранили раньше.

— Мы ограничим права бюрократии. Это в наших силах.

— Кирилл, мы не сговоримся с вами.

— Значит, раньше, когда бежали из Сибири, могли сговариваться, а сейчас, когда набираете силу, не сможем?

— Силу набираем не только мы — вы тоже. В этом — суть. Происходит поляризация сил, Кирилл, и это — логично, это развитие, против этого мы с вами бессильны.

— Не делайте из прогресса фетиша, Феликс. Прогресс идет постольку, поскольку в его поступательность вкладывают старание все люди.

— Верно. Но за это старание вы получаете сто тысяч рублей в месяц, а рабочий — двадцать пять.