Турчанинов вздохнул:

— Ну и слава богу… Сразу легче стало с вами говорить.

— К ликвидации Попова имеете отношение?

— Да.

— Чем вам это грозит?

— Если докажут — расстрелом.

— Тогда вернемся к «Федору Мокеевичу», дело нешуточное… Скажите, пожалуйста, как вы относитесь к тем материалам, которые мне передали Бакай и Меньшиков?

— Положительно. Вы базировались на их показаниях, когда разоблачили Жуженко?

— На их тоже.

— А показания об Азефе они вам давали?

— Да.

— У нас в варшавской охран… ке… об Азефе вообще ничего не было известно.

— Это и понятно… Агент такого уровня действует под руководством непосредственно главного шефа… Но в России никогда тайн не было, на язык горазды…

— Потому что никогда не было свободной печати. Бурцев удивился:

— Не вижу связи…

— Прямая связь, — возразил Турчанинов. — Поскольку все везде закрыто, люди стремятся утвердить себя причастностью к секретам, — проявление обычного человеческого самолюбия, форма самовыявления…

— Занятно, — откликнулся Бурцев, оглядев Турчанинова еще раз; глаза его потеплели, прежней настороженности в них не было. — Вы оригинально мыслите. Скажите-ка, а вы с Герасимовым встречались?

— Дважды.

— Где?

— В северной столице. Был командирован за дополнительными материалами по государственной преступнице Розалии Люксембург, когда она была схвачена в Варшаве.

— Опишите-ка мне его, пожалуйста.

— Извольте… Высокого роста, шатен с легкой проседью, усы подбривает, чтобы повторяли форму рта, губы чувственные, полные, нос прямой, особых примет на лице нет. Во время выездов на конспиративные встречи и самоличного наблюдения за интересующими его персонами имитировал хромоту…

— Сходится, — Бурцев даже в ладони хлопнул (пальцы длинные, как у пианиста). — Некий охраняемый полицией чин хромал на процессе против депутатов Первой думы.

— Меня уполномочили попросить вас, Владимир Львович, — если почтете возможным — передать раннюю фотографическую карточку Герасимова, поры его службы в Самаре…

— Передать не передам, а вот сходить в мастерскую портретов месье Жаклюзо можем. Если хорошо оплатите, он сделает копию в два дня, работает виртуозно…

— Кто там? — спросил Владимир Львович.

— Это я, — услышал он знакомый голос; открыл дверь; на пороге стояла Рита Саблина, член Боевой организации эсеров.

— Милости прошу, заходите, солнышко. Рад вас видеть! Не ответив, Рита прошла в его кабинет, брезгливо огляделась; была здесь первый раз.

— Хотите кофе?

— Я не стану пить у вас кофе, — ответила маленькая девушка с огромными немигающими глазами; принимала участие в двух актах; Савинков спас ей жизнь, — Азеф настаивал, чтобы она была метальщицей снаряда в карету министра, загодя отдавая ее на заклание.

(«Иван, — сказал Савинков, — это бесчестно, — сидеть в кафе и ждать известий, что она погибла, выполнив наше дело. Она девушка, молода совсем, так нельзя». — «Сантименты, — как обычно, грубо, отрезал Азеф, — женщина, мужчина, ребенок, все это словеса, а мы заняты работой».