— А я думал, может, ты тоже подключишься, У рехнувшегося капитана больше шансов…

— У меня большое жюри, Микс. А послезавтра — суд по опеке.

Базз хрустнул пальцами:

— Подключишься?

— Нет. Это чистое безумие. И ты не похож на человека, склонного сентиментальничать.

— Я считаю себя его должником. Оба мы должники.

— Ты совершаешь ошибку, Микс.

— Взгляни на это так, капитан: предположим, Лофтис — убийца-психопат. Ты берешь его до созыва большого жюри, и тогда УАЕС шустро низвергается вниз вместе с водой в унитазе.

Мал рассмеялся. Базз тоже рассмеялся:

— Нам понадобится всего неделька. Возьмем, что сможем из материалов большого жюри, поговорим с Шортеллом, узнаем, что есть у него. Берем Лофтиса, а дальше — как бог даст.

— Большое жюри — дело серьезное, Микс.

— Комми Лофтис, за которым числится четыре «мокряка», сделает тебя таким героем, что ни один судья в штате не посмеет вякнуть против тебя в деле об опеке. Подумай.

Мал переломил карандаш пополам.

— Мне нужна отсрочка суда, позарез нужна, а на Лофтиса мне наплевать.

— Значит, договорились?

— Не знаю.

Базз решил взять быка за рога:

— Ну хорошо, капитан. Я думал пронять тебя карьерой, но, видно, ошибся. Тогда подумай об Апшо.

Как важно ему было распутать это дело, и как ты вон из шкуры лез, посылая его против Клэр де Хейвен. Теперь подумай, что они с Лофтисом могли сделать с мальчишкой, что он после этого перерезал себе горло. Тогда ты…

Мал отвесил ему звонкую пощечину.

Базз еле сдержался, чтоб не дать сдачи.

Мал бросил листок с фамилиями на траву:

— Я с тобой. Но если из-за этого сорвется мое большое жюри, пеняй на себя! Это я тебе прямо говорю.

Базз улыбнулся:

— Слушаюсь, капитан!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

— Значит, на этот раз, как я полагаю, ни обмана, ни притворства не будет, — сказала Клэр де Хейвен.

Слабенько для начала: Мал знал, что она раскрыла Апшо, но большое жюри уже на подходе.

— Нет. Дело касается четырех убийств.

— Вот как!

— Где Рейнольде Лофтис? Мне надо с ним побеседовать.

— Его нет, а я уже вам говорила, что ни он, ни я никаких имен не называем.

Когда Мал вошел в дом Клэр, он увидел на кресле «Геральд» за прошлую среду. Значит, она уже видела заметку о смерти Дэнни, которую сопровождало его фото в форме курсанта полицейской академии. Клэр закрыла дверь. Больше никакого притворства: она хочет знать, что ему надо. И он прямо сказал:

— Четыре убийства. Никакой политики, если только ваш рассказ это не опровергнет.

— Я же сказала, что не знаю, о чем вы. Мал указал на газету:

— Что вас заинтересовало в новостях за минувшую среду?

— Маленький некролог знакомому молодому человеку.

Мал решил подыграть:

— Что за человек?

— Думаю, лучше всего его характеризуют эпитеты: пугливый, бессильный, вероломный.

Язвительная эпитафия. Дорого бы дал он, чтобы узнать, что произошло между Дэнни и Клэр де Хейвен.

— Четыре человека изнасилованы и убиты. Политикой тут и не пахнет. Забудьте на время о своих коммунистических принципах и расскажите, что вам известно об этом? Что знает Рейнольде Лофтис?

Клэр подошла к нему вплотную, в лицо пахнуло ее духами:

— Вы подослали ко мне мальчишку, чтобы вытянуть из меня информацию, а теперь еще занимаетесь нравоучениями?

Мал крепко схватил ее за плечи. В уме, ценой ночного бдения над полицейскими рапортами — четкие и точные факты:

— Первого января на юге Сентрал похищен Марти Гойнз, которому вкололи героин, изувечили и убили.