|
Это я про мужчин. Женщины – другое дело, они хитрые, они влюбляются только тогда, когда им выгодно. Не заметит ее мужчина, она и разлюбит, кинется на другого. Им-то что! А в общем-то не беспокойся. Бог свидетель – я сегодня тебя вылечу. Я от этой лихорадки знаю хорошее средство". Он до вечера поил меня водкой и пивом, а потом, когда меня рвало, помогал, сдавливал живот. Потом повел в портовую таверну, заставил меня принять душ в каком-то дворе, а потом привел в забегаловку – там было битком набито – и хорошенько накормил чем-то острым. Мы сели в такси, и он назвал какой-то адрес. Спрашивает: „Ты был когда-нибудь в бардаке?" – „Нет", – говорю. „Там и вылечишься, – говорит. – Вот увидишь. Только как бы не задержали тебя у входа". И точно, когда приехали на место, дверь открыла старуха, его знакомая, и, как увидела меня, страшно рассердилась. „Ты что, с ума спятил? Младенца притащил? Сюда каждые пять минут легавые заглядывают, пиво бесплатно сосут". Но под конец она меня пустила. „Только вот что, – сказала она, – вы у меня пройдете прямо в комнату и не выйдете до самого утра". Тощий протащил меня через нижнюю залу так быстро, что я никого не заметил. Мы поднялись на второй этаж, и старуха открыла нам комнату. Мы вошли. Тощий еще свет не зажег, а старуха говорит: „Я пришлю тебе дюжину пива. Ладно, впускаю тебя с этим младенчиком, только оставь побольше денег в кассе. А девушек я сейчас пришлю. Позову Сандру, она любит сопляков". Комната была большая и грязная. Посередине стояла кровать, на ней – красное одеяло, а под ней – ночной горшок, и еще там было два зеркала: одно на потолке, над кроватью, другое – на стене сбоку. На стенах прямо кишели голые мужчины и женщины – и нарисованные, и ножом нацарапанные. Потом вошли две женщины, принесли много бутылок пива. Они, видно, хорошо знали Тощего – поцеловались с ним, потом сели к нему на колени и давай его щупать; несли они черт те что. Одна была мулатка – худая, высокая, с золотым зубом, а другая – почти что белая и пожирней. Мулатка была лучше. Обе они подшучивали надо мной и называли Тощего „растлителем малолетних". Они принялись за пиво, потом открыли немного дверь, чтобы слушать музыку с первого этажа, и стали танцевать. Вначале я все сидел молча, а после выпивки повеселел. Когда танцевал с белой, она сплющивала свои груди о мою голову, так что они почти вываливались из платья. Тощий опьянел и велел мулатке сделать стриптиз. Она станцевала мамбо в одних трусах, и вдруг Тощий набросился на нее и повалил на кровать. Белая взяла меня за руку и повела в другую комнату. „Это у тебя первый раз?" – спросила она. Я ответил, что нет, но она поняла, что я соврал. Она очень обрадовалась, сняла с себя все до нитки, подошла ко мне и сказала: „Дай Бог, чтобы ты принес мне удачу"».
Лейтенант Гамбоа вышел из своего кабинета и быстро, большими шагами пересек плац. Он пришел в учебный корпус в ту минуту, когда Питалуга, дежурный офицер, давал свисток на перемену: только что кончился первый утренний урок. Кадеты были в классах, сквозь серые стены слышался мощный гул – земля гудела, словно в воздухе шумно кружило какое-то чудовище. Гамбоа помедлил минуту у входа и поднялся в учебную часть. Там сидел сержант Песоа и что-то вынюхивал, уткнувшись в тетради своими недоверчивыми глазками. – Идемте, Песоа. Сержант последовал за ним, приглаживая пальцем Редкие усы. Он шел, широко расставляя ноги, как кавалерист. Гамбоа ценил его: он был проворный, услужливый и незаменимый человек в походах. – После уроков соберите первый взвод. Пусть кадеты возьмут винтовки. Поведете их на стадион. – Проверка оружия, сеньор лейтенант? – Нет. Нужно построить их в боевые группы. |
