Он очень похож на Воханнеса: жестами, статью… И в то же время подобен усохшей, хрупкой копии Во: как он покачивает бедрами, как складывает на груди руки… И тут Шара вспоминает мховоста, как тот нарочито женственно ходил взад-вперед, явно подражая кому-то, кого она еще не встречала…

Шара сглатывает и спрашивает:

– Кто…

– Если тебя разломать, – говорит незнакомец, – внутри ты окажешься пустой… Ты – глиняная оболочка, лишь похожая на человека. И все-таки, что ты в ней нашел? А, Воханнес?

И незнакомец смотрит в угол комнаты.

Там на полу сидит, обняв руками колени, Воханнес: лицо в ужасных кровоподтеках, один глаз заплыл огромным зеленым, как кожа лягушки, синяком, на верхней губе запеклась кровь.

– Во… – шепчет Шара.

– Я думал, она искушала тебя плотски, – морщится незнакомец. – В таком случае это хотя бы объясняло вашу интрижку. Но тут даже искушать нечем – никакой плоти на этих мощах… Скажу честно: я не вижу в этом создании ни единой черты, которая могла бы пробудить желание. Действительно не вижу, младший братец…

Шара смигивает.

Братец?..

Она сипит:

– В… В…

Незнакомец медленно оборачивается к ней и вопросительно поднимает бровь.

Память услужливо подсовывает слова Воханнеса: «Когда ему исполнилось пятнадцать, он присоединился к группе паломников: они отправились в экспедицию на крайний север, во льды, чтобы отыскать какой-то храм, чтоб ему провалиться…»

– В… Волька? – выговаривает наконец она. – Волька Вотров?

Он улыбается:

– Поди ж ты! Ты знаешь мое имя, глиняное дитя.

Она пытается собраться с мыслями, но те пьяно расползаются:

– Я… я думала, ты погиб…

Он с лучезарной улыбкой качает головой:

– Смерть – это для слабаков.

Волька снисходительно поглядывает на Воханнеса, но отвечает ему Шара:

– Колкастава.

Сияющая улыбка на устах Вольки мгновенно угасает, и он обращает на Шару ледяной взгляд.

– Книга Вторая, если я не ошибаюсь, – продолжает она. – Разъяснения для Святого Морнвьевы по поводу того, что его племянник погиб под лавиной.

– И Морнвьева настолько устыдился, – говорит Волька, – что спросил Отца Колкана о случившемся, досаждал ему такими вопросами…

– …что отсек себе правую руку, – говорит Шара, – и правую ногу, выколол правый глаз и отрезал правое яичко.

Волька ухмыляется:

– Странно слышать, как существо, подобное тебе, произносит священные слова! Словно бы птица заговорила…

– Так вы хотите сказать, – продолжает Шара, – что через пытки вы приведете нас к совершенству?

– Я не собираюсь пытать вас. По крайней мере я не замышляю ничего более жестокого, чем то, что я уже сделал с моим младшим братцем. Но да, вы встанете на путь самосовершенствования. Ибо вы познаете стыд. И этот огонек гордыни в твоих глазах погаснет. Ты хотя бы понимаешь, о чем говоришь?

– Готова побиться об заклад: ты считаешь, что Колкан жив, – говорит Шара.

Улыбка Вольки угасает окончательно.

– А где же вы были, господин Вотров? – спрашивает она. – Как вам удалось выжить? Мне сказали, вы погибли.

– А я действительно умер, дитя праха, – говорит Волька.