— Мне казалось, ты видела мои чувства...

— Девочки любят, когда им говорят об этом, — укоризненно сказала Вероника.

— И мальчики тоже, — глухо произнес Люк. — Когда я надел кольцо на твой палец, я думал, ты захочешь носить его.

Уже второй раз за время их разговора у нее подогнулись колени, но на этот раз он был начеку — рассмеявшись, подхватил Веронику и опустился вместе с нею на диван, поставив на кофейный столик фигурку пастушка.

— Девочки любят, когда их просят, — сказала она застенчиво.

— Я боялся тебя испугать, — сказал он просто. — За все время, пока мы встречались, ты вела себя очень осмотрительно, и мне казалось, что ты не доверяешь мне настолько, чтобы сказать «да».

— Я думала, что ты, возможно, захочешь подарить его Элизе, — призналась она и, когда глаза его возмущенно сверкнули, продолжила более храбро: — Признайся, ведь это была очень подозрительная ситуация, а ты о многом умолчал.

— Потому, что я обещал Элизе хранить ее секреты, а я выполняю свои обещания, — сказал он тихо и взглянул на нее так, что все внутри у нее растаяло.

— Люк, я...

— Нет, давай доведем этот разговор до конца. Элиза и Фостер получили то, что хотели, за счет страданий многих людей, поэтому, по крайней мере, пусть поделятся с тобою правдой.

Люк не пытался изобразить себя в героическом свете, просто изложил развитие событий — благородный человек, попавший в совсем не благородную ситуацию.

— В день той драки я не ужинал с Элизой. Она в совершенной панике позвонила мне из гостиницы, где остановился Фостер. Сказала, что снаружи караулят фотографы, а Фостер напился и грозит устроить сцену. Элиза умоляла помочь ей — приехать и утихомирить актера. Мы с Элизой стали хорошими друзьями после наших не совсем удачных любовных отношений, и я, полагаю, был единственным человеком, которому она могла доверять: большинство ее друзей-мужчин были знакомыми Эндрю. И я однажды ей уже помог, хотя не знал об этом. Элиза сказала мне, что когда Фостер останавливался в моем доме в Дербишире, она приехала туда, чтобы провести с ним ночь. Они использовали меня как прикрытие и даже не потрудились сообщить мне об этом.

Вероника прикрыла глаза.

— И ты все же помог ей, хотя...

— Называй меня старым романтиком, — сказал он, криво усмехнувшись, — но ведь она была моей первой женщиной. Она также была моим политическим консультантом долгие годы. И я переживал за нее — ведь она связалась с субъектом, которого я считал ходячим несчастьем. Элиза вышла из номера и спустилась вниз, чтобы встретить меня, но Фостер последовал за ней и, обвинив меня в том, что я встаю у них на пути, накинулся на меня с кулаками. В это время и были сделаны фото. Но потом мы поужинали вместе, и нам удалось уговорить его обратиться на следующий день за медицинской помощью, а потом я отвел его в номер. Элиза была в слезах, потому что Фостер обвинил ее в том, что она использует его для того, чтобы «сделать себе ребенка». Я посоветовал ей рассказать все Эндрю, прежде чем об этом напечатают в газетах, и либо подавать на развод, либо просить мужа признать ребенка как своего собственного. Она не могла притвориться, что это его ребенок... — Он сурово взглянул на нее. — Эндрю не может иметь детей.

— О...

— В тот момент Элиза еще не решилась связать свою жизнь с Фостером — она понимала, что он не очень надежный человек, но верила, что он любит ее, поэтому позаботится о ней и ребенке. Когда она ушла от Эндрю, я позволил ей пожить в одной из служебных квартир моей компании, но она стала терзаться и думать, что совершила большую ошибку. Моя же ошибка состояла в том, что я сообщил ей о своем отъезде в Прованс. Полагаю, она считала само собой разумеющимся, что я взял на себя роль советника.