Ниже этого замонийскому писателю пасть уже некуда, передо мной предстал кошмар всех членов пишущей братии.
— Мой брат — кузнец, — крикнул в одну из ям турист. — Напиши мне что-нибудь про подковы.
— Мою жену зову Грелла, — кричал другой. — Стихи для Грел-лы, пожалуйста.
— Эй, писака! — горланил третий наглец. — Сочини-ка мне что-нибудь.
Ускорив шаг, я поспешил пересечь площадь. Я знал, что здесь застряли также и писатели со славным прошлым, и по возможности старался вообще не заглядывать в ямы. Но это оказалось не так-то просто: словно по принуждению я бросал взгляд по сторонам. Глумящиеся дети кидали на головы беднягам песок и камни. Один пьяный упал в яму, и, гомоня, друзья вытаскивали его оттуда, в то время как с другого края мочился пес. Ничего этого поэт в яме не замечал, только писал себе стихотворение на куске картона. А потом случилось ужасное: я узнал соплеменника! В одной яме обретался Овидос Стихогран, один из кумиров моей юности. Я сидел у его ног, когда он устраивал свои любимые всеми в Дра-конгоре поэтические чтения. Позднее он отправился на чужбину, чтобы стать знаменитым писателем и прославиться на весь свет, и после, м-да… после о нем больше не слышали. Написав для пары туристов сонет, Стихогран зачитал его хриплым басом, а они глупо захихикали и бросили ему мелочь. В ответ он многословно их поблагодарил, показав при этом гнилые зубы. Тут он вдруг увидел меня и в свою очередь признал соплеменника. Его глаза наполнились слезами.
Я отвернулся и решил покинуть это зловещее место. Ужасно, до чего можно дойти! Наша профессия не обещает обеспеченного будущего, успех и провал идут бок о бок. Мне захотелось поскорей убраться с Кладбища забытых писателей. Я едва не побежал.
Остановившись, наконец, я огляделся по сторонам и понял, что опять очутился в каком-то убогом переулке. По всей видимости, туристические кварталы остались далеко позади, так как уже не было приличных домов и ни одного книжного, только дрянные развалюхи, из которых доносились пренеприятнейшие звуки. В дверных проемах маячили закутанные по глаза личности, одна из которых, когда я проходил мимо, зашипела:
— Пст… Разгром не желаете?
Ах ты, батюшки! Я попал в Ядовитый переулок! Это уже была не достопримечательность, а то место Книгорода, которого в принципе следовало избегать, если у тебя сохранилась хотя бы тень порядочности. Ядовитый переулок, пресловутое пристанище паршивых критиков! Здесь обитало истинное отребье Книгорода: самозванцы от литературы, за плату писавшие разгромные рецензии. Здесь можно было нанять ядовитые перья и натравить их на неугодных коллег по ремеслу, — если, конечно, тебе необходимы такие методы и у тебя нет ни грана совести. Критики затем преследовали свою жертву, пока окончательно не уничтожат ее карьеру и доброе имя.
— Полного разгрома не желаете? — прошептал пасквилянт. — Я работаю на все крупные газеты!— Нет, спасибо, — ответил я и с трудом подавил порыв схватить негодяя за горло, но все-таки не удержался от замечания: — Как же ты, отбросная тварь, смеешь поливать труд честных писателей грязью, из которой сам вылез? — накинулся я на него.
Закутанный издал противный чавкающий звук.
— А ты кто такой, что смеешь меня оскорблять? — тихо, но внятно спросил он.
— Я? Меня зовут Хильдегунст Мифорез! — гордо ответил я.
— Мифорез, гм, — пробормотал он и, достав из-под плаща блокнот и карандаш, что-то записал. — Ничего пока не опубликовал, иначе я бы знал. Я внимательно слежу за современной замо-нийской литературой. Но поскольку ты из Драконгора, твой черед еще придет. Вы, чертовы ящеры, не можете держать лапы подальше от чернил. |