Ручаюсь, что так глубоко не забирались даже наши геологи. Как-то мне почудилось, что далеко наверху блеснул кристаллический бур, на котором держится платформа комбината. Постепенно толстые шпили и изогнутые колонны сменились более нежными и тонкими конструкциями; порой кто-то из лесняков пробирался далеко вперед, чтобы проверить надежность пути, весь караван в таких случаях замирал. Становилось все холоднее, накатывал запах стоялой воды, и все ярче разгоралось голубоватое свечение.

Действие яда ослабевало. Мое лицо горело, будто по щекам провели пламенем из открытой горелки, и с каждой минутой жар усиливался. Постепенно к губам вернулась чувствительность, а затем я начал ощущать обе иглы, воткнувшиеся в щеку и шею.

Наступил момент, когда караван остановился. Кто-то крепко пережал мне горло, а лесняки быстренько потушили грибы. Я догадался, что они встретили кого-то неприятного и боятся, что я их могу выдать. Перед тем как они задули свои светильники, я сумел разглядеть вторую группу, тащившую связанных Мокрика и Маори. Бауэра я в тот момент снова не заметил.

– Откроешь пасть – вырежу твой гадкий язык, – прошептали возле моего уха, щеки коснулось зазубренное костяное лезвие. Я узнал нож, эти потрясающие по своей крепости и изяществу поделки производили жители города Псов. Кость донных ящеров, ее не сломать даже зажав в стальных клещах. Я узнал говорившего – это был тот жабообразный тип, у которого вечно вываливался на щеку левый глаз.

Несколько секунд я старательно переваривал его простейшую фразу. За лесняка говорил декодер, выкрученный на минимальную громкость. У этого дикаря, явно не имевшего ничего общего с научной программой Бюро развития, за ухом поблескивала пластинка декодера! Совершенно очевидно, что декодер либо похищен, либо снят с одного из немногих лояльных к поселенцам горожан. Мне вспомнились леденящие рассказы из истории города Шакалов – там горожане жестоко растерзали своих же достойных представителей, которым в Бюро развития подключили декодеры.

Но это время давно прошло, к декодерам привыкли, во всяком случае – в городах. Без них невозможно общаться, эта маленькая, почти невесомая пластина свободно переводит с шестнадцати наречий Беты Морганы, и с каждой неделей лингвисты добавляют в память процессора новые расшифрованные языки.

Итак, покрытый струпьями и вшами дикарь, выбравшийся из гнойных болот, сумел нацепить и правильно подключить сложнейшее электронное устройство!

Довольно долго я лежал в неудобной позе, в полном мраке, чувствуя смертельное костяное острие возле горла и вдыхая влажное дыхание воды. Очень близко передвигалось крупное живое существо, я слышал биение его медлительного сердца. Существо испытывало сильный голод, оно чуяло нас и сердилось, что не может нами поужинать. Что-то ему мешало. Возможно, лесняки использовали отпугивающие запахи, которых я не ощущал.

Наконец, враг уплыл, рука, сжимавшая мое горло, ослабла, меня перевернули, и…

Я испытал очередное потрясение. Оказывается, светилось подземное море, на берегу которого бросили нас с Маори. В двух шагах плескалось маслянистое, иссиня-черное зеркало, из него кое-где торчали арки и колонны. Дальний берег терялся во мгле, но на расстоянии нескольких дюймов от поверхности воды, в глубине перемещались мириады светящихся голубых пузырьков. Но самое удивительное состояло в том, что поверхность моря относительно меня стояла почти перпендикулярно. Или я относительно моря.

Я сделал попытку сесть, но яд еще действовал. Маори слабо улыбнулась из своей сети. Мы встретились глазами. Кажется, она пыталась мне что-то сказать, но язык ей пока не подчинялся. Я поражался хладнокровию этой дамочки от науки; она, очевидно, не сознавала, что с нас могут заживо содрать кожу и набить чучела, как это проделали с первыми поселенцами в лощине Девственниц. Впрочем, мне самому не стоило слишком нагнетать обстановку, и я, не знаю, насколько искренне это получилось, но сотворил ответную улыбку.