Друган Фельдфебеля, здоровый такой кабан, впустил троих пацанов, чуть старше нас. Они, все трое, были совсем не такие. То есть, фиг его знает, как объяснить. Одеты вроде нормально, ботинки, куртки, ровный такой прикид, без прибамбасов. И скинами тоже не назовешь. Стрижены коротко, но не бритые и без татушек на руках.

Они не дергались, вот что. Без понтов себя вели, не как Мюллер или Ильич, мудило обкурившееся. Поздоровались по очереди за руку с Фельдфебелем, а Оберсту кивнули, коротко так, но я засек. Не как другану кивнули, а вроде бы по-военному. И сели у стеночки, ни слова не говоря.

– Познакомитесь позже, – сказал Фельдфебель. – Если останетесь, познакомиться успеете.

– Я хочу пива, – повторил Мюллер. – Если здесь жаба давит мне пива налить, перебьюсь, куплю в другом месте… – и взялся за куртку.

– Сядь! – приказал Оберст.

Спокойно сказал, без напряга, но Мюллер жопой к стулу приклеился.

– И сиди, пока я не отпущу, – Оберст встал, подошел к Мюллеру и склонился над ним, низко так; чуть они лбами не стукнулись. Наклонился и стоит, смотрит, не моргает. У Мюллера, баклана, лоб мокрый стал, губа задергалась. Ну, млин, он тоже смотрит, не моргает, крутым показаться хочет. Только крутизну он свою мог в жопу запихать, спекся Мюллер, и все пацаны воткнулись, что спекся. Ему, видать, по кайфу было бы Оберсту глаз высадить, но даже пальцем не двинул.

– Ты пришел пивка попить? – мягко спросил Оберст. – Ты решил, что так и будешь ходить, когда хочешь? А что ты еще захочешь, дружище? Может, ты захочешь тут лечь спать или захочешь трахнуть мою сестру? Ты всегда делаешь только то, что хочешь, дружище? Ты явился к нам, ко мне и к моим ребятам. Тебя пропустили, потому что я знаком с твоим приятелем, – Оберст кивнул на меня. – Теперь мы будем решать, уйти тебе или остаться. Только учти: если мы примем решение тебя послать к черту, сюда ты больше не вернешься. Крепко подумай, прежде чем произнести следующее слово, дружище…

«Дружище», в натуре, сел на измену. А у меня внутри аж… Ну, млин, это двумя словами не размусолишь. Короче, воткнулся я вдруг, что как раз такой житухи мне и не хватало. Не колледжа, с мозгоклюйством сраным, и не черепов моих, вечно задолбавшихся, где бабла натырить. Мне офигенно понравилась именно такая дисциплина.

– Некоторым из вас предстоят большие дела, – Оберст помолчал, покачался на пятках. В этот миг он походил на настоящего арийца, и мне, млин, до слез захотелось стать таким же – волевым, подтянутым, четким. – … Большие дела и большое будущее. Но не всем! Я хочу, чтобы вы себе зарубили на ваших сопливых носах, – каждый шаг отслеживается, каждый шаг и каждое слово. Вы должны понимать, что даже в нашем ублюдочном жидовском правительстве есть честные люди. Их немного, но они есть, и мы держим с ними связь. А им нужна связь с вами… Да, с вами, потому что завтра вам предстоит поднять знамя борьбы. Эти люди, кто искренне сочувствует нашему Движению, они готовы помогать и помогают. Фамилии можете не спрашивать, я их все равно не знаю, а если и знал бы… сами понимаете. Но если внимательно следить за происходящим в стране, нетрудно догадаться, кто за здоровую державу, а кто ее стремится утопить.

Так вот. Нам помогают и будут помогать. И лучших из вас наградят, но не деньгами… – Оберст обвел нас горящим взглядом. У меня в горле застыл комок. Я уже представлял, куда он клонит. Это было круто. Это было намного круче, чем мы могли себе представить!

Но Оберст схитрил. Наверное, ему не полагалось выкладывать нам лишнее.

– На лучших я напишу рекомендации.