Влечение к юноше! Кром! Конан готов был рычать от ярости. Ничего, он доберется до этих ублюдков, он покажет им… Но, поскольку ублюдки находились пока в неизвестном месте (и сейчас, наверняка, весело смеялись над ним), Конан всю свою ярость обратил на юношу.
— Что тебе надо от меня? Пошел вон отсюда, сопляк! Иену в изумлении посмотрел на Конана, хотел что-то сказать, но варвар, издав невразумительный рык, стукнул кулаком по столу и крикнул на весь зал:
— Пошел вон, я сказал! Чтобы духу твоего здесь не было!
Юноша поднялся, зардевшись, постоял мгновение, в недоумении и гневе глядя бархатистыми глазами в глаза Конану, и быстро вышел из кабачка. Посетители тоже смотрели на варвара удивленно. Видно было, что к таким выходкам здешний люд непривычен. А Конан не обращал на посетителей никакого внимания. Отдышавшись и успокоившись немного, он решил выпить и забыть обо всем. Забыть хотя бы на ночь. Если не получится навсегда…
Глава 2
В крошечной темной каморке без окон, освещавшейся лишь тонкой свечкой, сидел на деревянной скамье человек. Возраст его трудно было определить — длинные темные волосы, чуть подернутые сединой, чистое безбородое лицо без морщин, глубокие зеленоватые глаза — ему можно было дать и тридцать лет, и сорок, и пятьдесят. Но всякий, кто присмотрелся бы к нему внимательно, без колебаний сказал бы: этот человек прошел половину своего пути к Серым Равнинам. А сейчас он выглядел так, словно Серые Равнины уже отражались в его зрачках. Потухший взгляд, поникшие плечи — что-то угнетало его, что-то не позволяло смотреть с присущей ему в лучшие времена прямотой и уверенностью.
Скрипнула дверь — и человек вздрогнул, вздохнул прерывисто, поднял глаза. Перед ним стоял огромный тощий старик с лицом ястреба, но ястреба не гордого, а хитрого и порочного. Седые жидковатые патлы его были заправлены за острые уши, углы тонких губ брюзгливо опущены, а в маленьких глазах явственно сквозила насмешка. Так он смотрел на сидящего человека. Спустя несколько мгновений старик приподнял руки — черные рукава длинного платья взметнулись — и фиглярски протянул их к сидящему:
— Ну, упрямый друг мой, ты подумал над моим предложением?
Голос его оказался неожиданно сильным, но не чистым, а словно простуженным. Сидящий покачал головой:
— Не знаю, что ответить тебе, Майорк. Кажется, ты не понимаешь, о чем просишь.
— Не прошу, непонятливый друг мой, не прошу. Требую! Все преимущества на моей стороне, не так ли?
— Так… Но ты не первый день живешь на свете, Майорк, ты должен понимать, что такие решения даются совсем не просто. Мне нужно подумать еще.
— О чем тут думать? — взвизгнул Майорк, который очень не любил, когда ему напоминали, что он не первый день живет на свете. — О чем тут думать? Ты пользуешься моей добротой, неблагодарный друг мой. Любой приличный маг на моем месте давно исполнил бы все свои угрозы. Я мягок, я дал тебе достаточно времени! За это время я, с моими способностями, овладел бы нужными мне знаниями, а ты бы сейчас уже обнимал свою дочь.
— Прошу тебя, Майорк, не говори о моей дочери…
— Как же ты утомил меня, Гром. Кстати, почему тебе дали такое громоподобное имя? И кто?
— Так решил Учитель. Я не выбирал себе имени.
— Но должно же оно что-то значить?
— Наверное.
— Ты просто не хочешь говорить, упрямый друг мой.
— Оставь, Майорк. До имени ли мне сейчас.
— И все-таки я хотел бы знать… Впрочем, оставим до следующего раза. Пока меня больше волнует другое. Когда мы приступим к занятиям?
— Подожди, не торопи меня. |