— Она убивает нас! — вскрикнула Клер. — Боже! Остановите ее!

— Нет, она исправляет нас, — сказал Мирнин. — Разве ты не понимаешь? Я читал журналы наверху. В Морганвилле годами всё было не так. Город изменяется, превращаясь в нечто неправильное. Она снова сделает нас правильными. Всех нас.

— Это всё чушь собачья, — сказал Фрэнк Коллинз, и закашлялся кровью. — Отключи ее, Мирнин. Ты должен сделать это.

Мирнин взглянул на него поверх груды развалин.

— Разве ты не хочешь вернуться в те времена, когда ты был счастлив, когда все мы были счастливы? Ты, твоя жена, твоя дочь, твой сын? Все это может вернуться. Ты можешь прочувствовать всё это снова. Она может сделать так, чтобы ты почувствовал всё это снова.

Фрэнк засмеялся.

— Ты собираешься вернуть мне мою семью назад? — сказал он. — Именно это ты мне хочешь сказать?

— Не я, — сказал Мирнин. — Не совсем. Но я могу сделать все, как было, для тебя, как и для меня. Ты, все люди, должны этого хотеть.

Горло Фрэнка задвигалось, как будто он проглотил что-то неприятное. Его глаза были яркими и очень, очень холодными.

— Итак, ты теперь Бог, — сказал он. — Ты можешь вернуть мертвых.

— Я могу дать тебе новую семью. Эта девушка может быть твоей новой дочерью. Мы можем найти тебе жену. Я могу заставить тебя забыть. Ты никогда не узнаешь, в чем разница, и она забудет о том, кем она когда-то была.

— Ты действительно думаешь, что это соблазнительно, — сказал Фрэнк Коллинз, очень тихо.

— Это отвратительно. Моя жена и дочь мертвы, и ты не заставишь меня поверить в ложь. Ты не извратишь воспоминания о них. Мой сын любит эту девушку, и я не позволю тебе забрать у него еще и ее.

Мирнин посмотрел вверх, как если бы он что-то почувствовал.

— Слишком поздно, — сказал он. — Начинается.

Клер услышала изменение в частоте гула машины, переход к чему-то высокому, более быстрому. Она почувствовала от нее пульс энергии, и произошло что-то странное в ее голове.

Что-то ей необходимое. Что-то, что держал ее в мире, во времени, в пространстве. Это было больно. Казалось, что ее мозг был измельчен, разорван пополам, и воспоминания, разливались серебристым ручейком. Она не могла их удержать; все это было просто… шумом.

Боль прекратилась, но пришло нечто похуже. Паника. Ужас. Страх. Она смотрела на комнату, полную незнакомых людей. Страшных людей в страшном месте. Как она здесь оказалась? Что… что произошло? Где она? Почему она не дома? Нет, не так. Она знала их, она знала их всех. Это — Шейн, поднимающийся на ноги… потом все перевернулось, и он стал парнем, которого она не знала — темноволосый, весь в пыли. Незнакомец.

Он направился к ней, но затем он дрогнул и остановился, положил руки на голову, как если бы она болела. Ее голова все еще болела. Раздался звук, странный звук, который на самом деле был не здесь, это даже был совсем не звук, и она почувствовала себя… Потерянной. Она чувствовала себя такой потерянной, и одинокой, и напуганной. Это было как двойное психическое восприятие. Она знала этих людей в каких-то общих чертах, но она также и забыла о них. Она не знала/знала человека со шрамом на лице, и парня, тянувшегося к ней, и девушку с темными волосами и бледным лицом, и другого светловолосого парня. Она видела их с одной стороны — с именами и историями, но это продолжало угасать. Исчезать. Нет. Она никого здесь не знала, и она никогда не чувствовала себя настолько уязвимой и испуганной за всю ее жизнь.

Она хотела вернуться домой.

Там был еще один незнакомец, одетый в броскую старую одежду в Викторианском стиле, словно какой-то стимпанковский подражатель, глядящий на нее большими, темными глазами.