— Вы хотите рассердить меня, — сказал он. — Я хочу знать, почему вы сердите меня?

— Чтобы подразнить, — в порыве откровенного дружелюбия признался Теллертон. — Что, тебя нельзя подразнить? Тебя — нельзя?

Какое-то мгновение Джо разглядывал его, а потом засмеялся.

— Классно! — воскликнул он. — Никто из знаменитостей нырять не мог — больно уж они стали старыми, да и жиром заплыли! Они так никогда и не выучились нырять, ведь они только и делали, что вкалывали, хотели стать знаменитостями, а когда уже их перестали узнавать, пошли в ныряльщики. Но уж больно запоздали!

Он, напевая вполголоса «Я дразню тебя, я дразню тебя», обошел столик Теллертона, прыгнул в воду и, работая руками, поплыл, как сумасшедший, наискосок и обратно.

Даже поднявшись вверх по лестнице, он продолжал смеяться. Как прекрасно было смеяться вновь! Обессиленный и какой-то беспомощный от веселья, он, обхватив колени руками, раскачивался взад-вперед.

Между Тимом Теллертоном и Баунти-Джо возникла дружба, безоблачная и уважительная, они развлекали друг друга, перебрасываясь, как мячом, простыми словами. Джо нравились их краткие встречи, у него вошло в обыкновение, стоя возле Теллертона, болтать обо всем, что только приходило в голову. Частенько их беседа напоминала игру, в которой не дозволялось оскорблять другого. Джо пытался веселиться, пытался понравиться Теллертону своими по-детски обезоруживающими репликами. Иногда он бывал раздражителен, а уставая, нырял все лучше и лучше.

Каждый красивый прыжок был своего рода выигрышем по очкам, и Джо засчитывал эти очки им обоим. Беседовать с Теллертоном было все равно? что бросать монету на вращающийся круг для игры в рулетку, в кладезь мечты, и вовсе не для того, чтобы повезло, а в шутку. Ведь с Теллертоном никогда нельзя было ничего предугадать. Старый человек, он выказывал уважение к Джо, он не ныл, не надоедал ему, но мог впасть в ярость буквально из-за пустяка. Его старость была просто ошибочна, непонятна. У Джо когда-то была кошка, шестнадцати лет от отроду, совсем древняя кошка, но, набравшись хоть каплю терпения, можно было заставить ее играть и гоняться кругом за собственным хвостом. Но когда она злилась, приходилось держать ухо востро и остерегаться ее.

Тим Теллертон полагал, что всякий раз, когда они с Джо встречались, оставалось все меньше и меньше возможности помочь юноше, но все же не осмеливался говорить с ним всерьез. Теллертону хотелось сохранить для себя в целости свой утренний ландшафт, свое странствие по траве, прохладную гладь — мир зеленоватой воды и легкость игривых слов. Сохранить всю безоблачность, спокойствие и умиротворенность.

Однажды вечером, когда он шел вдоль берега, рядом с ним внезапно возник Баунти-Джо на своем мотоцикле.

— Привет, алоха! — воскликнул Джо, слезая с мотоцикла, и уже сам повел его дальше.

— На следующей неделе я возьму машину и поеду в Силвер-Спринг, возьму утром, пока нет таких пробок, — сказал он. — Посмотрите-ка на мотоцикл, он заново отлакирован.

Они стали рассматривать большую блестящую машину, мягко катившуюся в руках Джо.

— Машина красива! — похвалил Теллертон.

— Марки «хонда семьдесят один», — пояснил Джо.

— Ты любишь машины?

— Да, люблю!

— А ты знаешь их, знаешь, как они работают?

— Про свою я знаю все, — презрительно ответил Джо.

— Но она не единственная, весь мир полон очаровательных машин, ты бы мог изучать их, создавать свои собственные модели…

— Ты что, опять за свое! — воскликнул Джо. — Создавать! Стать! Я не хочу стать! Я хочу быть! Вы говорите о времени, которое давным-давно миновало, и все эти слова «стать», и «создавать», и «владеть» уже ничегошеньки не значат!

— Ты владеешь мотоциклом, — резко произнес Теллертон.