Словно в ответ на его страшный вопль что–то ударило в стену таверны снаружи, что–то тяжелое и громадное. Потом — еще раз и еще. Стены затряслись. Еще удар. Как будто нас обстреливали из пушки или прямо за стеною взрывались бочонки с порохом. Бабах! Сжимая одной громадной ручищею пистолет, а другой — старомодный эспонтон, О'Дауд осторожно выглянул в окно. Либуссе уже удалось завладеть шпагою Клостергейма. Его пистолет валялся теперь на полу.

— Можем мы, сударь, сделать допущение, — в этаком озлобленном раздражении обратился ко мне О'Дауд, — что вы двое с нами, а эта троица представляет врагов, что снаружи?

— Можете, сударь.

Умирающий солдат разразился отчаянным воплем:

— Хозяин, спаси меня! Спаси меня! — Было непонятно, кого именно он призывает.

Фон Бреснворт, белый от гнева, напоминал теперь вздорного школяра–переростка. Клостергейм, все еще наполовину оглушенный, вдруг поднялся и сел за стол. Либусса, возвышающаяся над ним, схватила его за шею и запрокинула его голову так, чтобы он смотрел на нее.

Весь зал таверны, как оказалось, представлял собой потайной арсенал. Оружие появилось буквально отовсюду: из сундуков, из–за скрытых панелей, из–под половиц. Люди О'Дауда — головорезы с суровыми лицами–расположились по всему залу, заняв привычные места. Сам О'Дауд продолжал вглядываться в окно, сжимая правой рукой пистолет и засунув эспонтон под мышку.

— Сколько их там, как вы думаете?

— Сложно сказать, — отозвался я. — Может быть, человек пятьдесят. Может быть, больше. Могу поклясться, они даром времени не теряли и поднабрали рекрутов. Вполне в духе этих тварей.

— Каких таких тварей, сударь?

— Вы сами назвали их, сударь. Паразиты. Дьяволопоклонники самого низменного пошиба. Жестокие убийцы. Пытки, кровавые ритуалы… это у них как забава.

— Я понимаю вас, сударь. — Рыжий О'Дауд едва ли не нежно провел пальцем себе по губам, словно для того, чтобы очистить их. — Такие всегда стекаются в Амалорм. Но никак не научатся одному: место это — хотя так, наверное, сразу и не разберешь — не то, где им бы следовало находиться. Оно не для них. — Он быстро отдал распоряжения своим людям. Буквально за считанные секунды таверна обратилась в неприступную крепость. Сам хозяин, похоже, воодушевился. Как мне показалось, в душе он был больше солдатом, нежели мирным трактирщиком, хотя, может быть, и желал, чтобы оно было наоборот. Он испытывал явное удовольствие, расставляя людей своих на боевые позиции в зале. Кое–кого он отправил наверх. Свет притушили. Пока Либусса держала на прицеле Клостергейма и фон Бреснворта, я присоединился к О'Дауду у окна.

Народу на площади я увидел немало. Лавки на другой стороне были закрыты.

— Там у меня еще люди, — сказал О'Дауд. — В любой момент мы накроем их перекрестным огнем. — Враги наши и в самом деле походили на паразитов, может быть, из–за огромного из количества. На первый взгляд — сотни две, не меньше. Вдруг все это стадо в едином порыве двинулось вперед, и мне показалось, что я вижу кошмарные искореженные лица, звериные лапы, застывшие в корчах тела, грязные лохмотья вместо одежды. Но среди них не было Монсорбье.

Еще один мощный бум! — толпа врезалась в стену гостиницы. Рыжий О'Дауд поежился.

— Ну и мерзостное же сборище, сударь. Гаже мне в жизни видеть не доводилось. Они, похоже, собрали всех дегенератов Нижнего Града. — Лицо его выражало теперь презрение пополам с ненавистью. Толпа снаружи разразилась пронзительным визгом. Запах, исходящий от них, проник даже внутрь, — запах гниющих ран.

Я оглянулся. Либусса морщила нос. У нее, в отличие от меня, не было привычки к зловонию поля битвы.