Но как мы понимали, все должно было выясниться, когда мы их догоним. Они опережали нас на три дня пути.

Мы переправились через реку Карзенкс в рыбачьей лодке, перевезя с собой своих скакунов и провизию. Это оказалось трудной задачей, и течение снесло нас на много миль вниз по реке, прежде чем мы достигли другого берега. Мы вытащили лодку на берег, навьючили на своих животных провиант и оседлали их. Рыбак должен был забрать лодку обратно.

Теперь мы двигались по лесистой местности, но деревья были самыми странными из тех, какие я встречал.

Их стволы состояли из многих сотен стройных стеблей, сплетавшихся друг с другом и создающих стволы 10–15 метров в диаметре.

Листва была оттенка, схожего с цветом папоротника Алой Равнины — хотя красный цвет преобладал, но были также оттенки голубого, зеленого, желтого, коричневого и оранжевого. Казалось, что лес пребывал в осеннем состоянии. Как бы странны ни были эти укороченные деревья, они каким-то образом напоминали мне детство.

И если бы не цель, стоявшая перед нами, у меня возникло бы желание побыть здесь подольше.

Но, оказывается, было в этом лесу и такое, что в любом случае заставляло двигаться дальше.

Мы уже два дня двигались по лесу, когда Дарнал вдруг остановил своего зверя и молча показал сквозь листву.

Дахар Дарнала теперь, казалось, двигался неуверенно, и мой тоже стал вести себя довольно странно.

Дарнал начал разворачивать своего дахара, направляясь в сторону, откуда мы пришли, мой зверь последовал его примеру, словно рад был повернуть назад.

Затем Дарнал остановился, и его рука легла на рукоять меча.

— Слишком поздно, — тихо произнес он. — И мне следовало предупредить тебя.

— Я ничего не вижу и ничего не слышу. О чем тебе хотелось предупредить меня?

— О хиле.

— Хиле? Это что еще за хила?

— Вот, — показал Дарнал.

К нам направлялся кошмарный зверь со шкурой такого же пестрого оттенка, что и листва на деревьях.

У него было восемь лап, и каждая лапа кончалась шестью кривыми когтями. Он имел две головы, и на каждой был широкий зияющий рот, полный острых, как бритва, зубов, пылающие желтые глаза, раздувающиеся ноздри. Из туловища росла одна шея, раздваивающаяся у голов.

Еще у него было два хвоста, чешуйчатых и мощных на вид, и бочкообразное тело с подрагивающими мускулами.

Он не был похож ни на какое другое животное. Он просто не мог существовать — и все же он существовал.

Хила остановился в нескольких футах от нас и хлестнул себя по бокам обоими хвостами, рассматривая нас двумя парами глаз.

Единственным нашим преимуществом, насколько я мог понять, являлось только то, что размером он был лишь в половину обыкновенного дахара. И все же он выглядел опасным и, как теперь понял, мог с легкостью разделаться с нами.

Неожиданно зверь прыгнул. Но не на меня и не на Дарнала, а на шею дахара Дарнала.

Бедное животное завизжало от боли и страха, когда хила вонзил в его плоть свои когти и попросту повис, добираясь зубами до спинного мозга дахара.

Дарнал принялся рубить хилу мечом. Я хотел прийти к нему на помощь, но мое животное отказалось повиноваться.

Тогда я спешился — это было единственное, что я мог сделать, — и остановился за спиной вцепившегося хилы. Я мало разбирался в марсианской биологии, но избрал место на шее хищника, соответствующее месту, которое он закусил у дахара. Я знал, что многие хищники избирают у своих жертв те места, которые соответствуют их собственным жизненно важным центрам.

Я вонзил меч.

Несколько мгновений хила все еще пытался добраться до хребта дахара, затем он ослабил хватку и с воплем боли и ярости, от которых кровь стыла в жилах, упал на мшистую землю. Я отступил, готовый отразить любую его атаку.