|
Иеремия и Евгениус были… ? Ах да, с самого начала они были «братскими любовниками», состоявшими в самом отдаленном кровном родстве как с Фелицией, так и с Гонуфриусом — а тот, несомненно, был первым злодеем и мужем Аниты. Кажется, именно Магравиус восхищался Гонуфриусом, кого раб по имени Маритиус понуждал домогаться Аниты и, казалось, делал это по желанию самого Гонуфриуса. Это, однако, стало известно Аните через ее камеристку Фортиссу, которая в это время, или, когда—то до этого, была гражданской женой самого Маритиуса и родила ему детей — так что все случившееся нужно было оценивать с предельной осторожностью. Нельзя было забывать и о том, что первоначальное признание Гонуфриуса было сделано под пыткой — и хотя наверняка добровольно, но, тем не менее, под пыткой. По предположению Отца Уэра взаимоотношения между Фортиссой и Мауритисом были даже более неясными, хотя, конечно, его соображения могли подтвердиться, если учесть публичное покаяние Суллы после смерти Каникулы, которая была — да, это было верно — второй женой Мауритиса. Нет, его первой женой; он так и не вступил с Фортиссой в законный брак. Здесь его смутило именно вожделение Магравиуса к Фелиции после смерти Джилии.
— Рамон, помогите! — вдруг крикнул Кливер. — Я запутался и — и плохо себя чувствую. Иезуит—биолог встревожено встал. Такого от Кливера он еще не слышал. Физик сидел на сплетенном из тростника пуфе, из которого, под тяжестью его тела выдавливался набитый внутрь мох. Он почти выбрался из своего комбинезона из стекловолокна и, хотя шлем уже был снят, побледневшее лицо было мокрым от пота. Его пальцы неуверенно тянули замок заклинившей молнии. — Пол! Почему же вы сразу не сказали, что больны? Ладно, оставим разговоры, легче от них не станет. Что случилось? — Точно не знаю, — тяжело дыша, сказал Кливер и оставил молнию в покое. Руиз—Санчес стал возле него на колени и начал осторожно высвобождать замок. — Бродил по джунглям в поисках новых залежей пегматита — я все время думаю о том, что возможно именно здесь будет построен опытный завод по производству трития, поэтому нужно, чтобы поблизости было как можно больше сырья. — Боже упаси, — тихо сказал Руиз—Санчес. — Да? Как бы то ни было, я ничего не нашел. Несколько ящериц, кузнечики — все как обычно. Потом я налетел на похожее на ананас растение и одна из его игл проколола комбинезон и достала до тела. Как будто ничего страшного, но - — Но комбинезоны мы ведь не для развлечения носим. Давайте осмотрим рану. Ну, вытяните ноги, я стяну ботинки. Куда вас укололо — ого. Выглядит отвратительно. Не ожидал. Что—нибудь еще беспокоит? — Саднит во рту, — пожаловался Кливер. — Скажите А-А, — скомандовал иезуит. Когда Кливер открыл рот, стало очевидно, что его жалобу можно было назвать преуменьшением года. Слизистая оболочка рта была усеяна безобразными и, несомненно, болезненными язвами, их края были так отчетливы, как будто их вырезали ножом. Тем не менее, Руиз—Санчес молча придал своему лицу самое обычное выражение. Он понимал, что должен максимально облегчить страдания физика. Чужая планета это не лучшее место, чтобы лишать человека его внутренней защиты. — Идемте в лабораторию, — сказал он. — У вас легкое воспаление. Кливер встал и, неуверенно ступая, пошел за иезуитом в лабораторию. Там Руиз—Санчес взял несколько мазков с язв для исследования под микроскопом. Пока готовились препараты он, как обычно, возился с зеркальцем подсветки предметного стекла, устанавливая его на белое сверкающее облако. Когда таймер просигналил, что препараты готовы, он подсушил на огне первый слайд и закрепил его зажимами. Его опасения подтвердились — он увидел несколько бацилл, которые могли свидетельствовать о случае обыкновенной земной ангины, заболевании, которое было очевидно уже по клинической картине. |
