Следовательно, никто не мог лишить Гонуфриуса его преимуществ независимо от того, можно ли было спросить с него за все грехи или они действительно были лишь слухами. Но должна ли была Анита подчиниться? Нет, не должна была. Микелис утратил на нее все права, и она могла не идти за наставником или еще за кем—нибудь, а следовать лишь своей совести — а в свете мрачных обвинений против Гонуфриуса она могла лишь отвергнуть его. Что же касается раскаяния Суллы и преображения Фелиции, то они ничего не значили, так как отступничество Микелиса лишило как их обоих, так и всех остальных духовного поводыря.
Следовательно, ответ всегда лежал на поверхности. «Да» и «Нет» — вот из чего состоял ответ.
Он закрыл книгу и посмотрел на рабочий стол, пребывая в том же состоянии безразличия к окружающему миру, но, ощущая, как где—то глубоко внутри него возникает легкое приятное возбуждение. Когда он посмотрел в окно на моросящую темноту, то в желтом конусе дождя, отбрасываемом светом, проникающим через прозрачное стекло, увидел знакомую фигуру.
Это был уходящий прочь от дома Чтекса. Вдруг Руиз—Санчес понял, что никто не потрудился стереть с доски для объявлений надпись о болезни. Если Чтекса приходил сюда по делу, надпись наверняка отпугнуло его. Священник наклонился вперед, схватил пустую коробку от слайдов и слегка постучал ею по оконному стеклу.
Чтекса повернулся и посмотрел через пелену дождя, его глаза были полностью прикрыты пленкой. Руиз—Санчес кивнул ему и с трудом поднялся с табурета, чтобы открыть дверь. Тем временем завтрак поджарился и начал подгорать.
Стук привлек внимание Микелиса и Агронского. Чтекса сочувственно смотрел вниз на троих людей, капли воды стекали как масло вниз по мельчайшим, призматическим чешуйкам его гибкого тела.
— Я не знал, что у вас болезнь, — сказал литианин. Я пришел потому, что ваш брат Руиз—Санчес ушел сегодня утром из моего дома без подарка, который я хотел ему сделать. Я уйду, если я каким—либо образом вторгаюсь в вашу личную жизнь.
— Все в порядке, — успокоил его Руиз—Санчес. — Болезнь оказалась незаразным отравлением, и надеемся, что наш коллега не очень от него пострадает. Это мои товарищи с севера — Агронский и Микелис.
— Счастлив увидеть их. Значит, послание все же нашло их?
— О каком послании вы говорите? — спросил Микелис неправильно, но неуверенно произнося литианские слова.
— Прошлой ночью, по просьбе вашего коллеги Руиза—Санчеса, я отправил послание. В Ксоредешч Гтоне мне сказали, что вы уже вылетели.
— Что мы и сделали, — сказал Микелис. — Рамон, что это? Я помню, что вы сказали, что связью занимался Пол. И ведь вы утверждали, что когда заболел Пол, вы не знали, как это делать.
— Не знал и сейчас не знаю. Я попросил Чтексу отправить его за меня.
Микелис посмотрел на литианина. — О чем же было послание? — спросил он.
— Что вам пора вернуться сюда, в Ксоредешч Сфэт. И что ваше время на этой планете уже на исходе.
— О чем вы говорите? — поинтересовался Агронский. Он старался следить за разговором, но плохо знал язык и, по—видимому, те несколько слов, что он смог понять только усилили его смутные страхи. — Майк, переведи, пожалуйста.
Микелис коротко перевел. Затем, он сказал: — Рамон, неужели после всего, что вы обнаружили, вы действительно хотели сообщить нам только об этом? В конце концов, мы и сами знали, что близится время отлета. Мне кажется, что мы не хуже вас разбираемся в календаре.
— Не сомневаюсь, Майк. Но я не представлял, о чем Кливер сообщал вам раньше, конечно, если он вообще о чем—нибудь вам сообщал. Я знал лишь то, что связываться с вами каким—либо другим способом ему пришлось бы скрытно. Сначала я подумал, что у него в вещах припрятан радиопередатчик, потом мне пришло в голову, что он мог посылать вам сообщения курьером на рейсовых самолетах. |