Повиснув на Роме мешком, водитель мычал что-то нечленораздельное и старался зафиксировать свой взгляд на постороннем человеке, обращавшемся с ним так бесцеремонно, но ноги его подгибались сами собой, а голова, мотавшаяся из стороны в сторону, не давала возможности сфокусироваться на чем-то определенном. Он был не просто пьян, он был мертвецки пьян и никак не мог понять, что произошло и что нужно от него этим людям.

– Бросай его к черту! – заорал Николай. – Вызывай «скорую», Ванька не дышит!

Оказавшись без опоры, водитель покачнулся и, громко икнув, стал оседать на дорогу, цепляясь руками за гладкую поверхность капота и сползая по нему, словно тряпичная кукла.

– Ребя-я-ят, все в поря-я-ядке! – глупо улыбнулся он, растягивая слова и подмигивая двумя глазами одновременно. – С Новым годом вас!

Рому трясло; выхватив мобильный телефон из чехла, он набрал номер, но короткие гудки отбоя возвестили о том, что абонент занят. Набирая снова и снова, Роман вслушивался в звенящую тишину трубки, ожидая, когда же длинный гудок даст надежду на спасение Ивана. Наконец в трубке что-то переключилось, и женский голос произнес:

– Служба экстренного вызова, говорите!

* * *

С того момента, когда окровавленное неподвижное лицо Ивана врачи «скорой» накрыли куском белой материи, больше Алена ничего не помнила. Где она, что с ней, не имело ровно никакого значения, в памяти отложились только тряские выбоины дороги; обжигающие волны боли, рвущие ее изнутри; запах несвежей медицинской клеенки и мелодия, назойливо повторявшаяся в мозгу одной и той же фразой:

Если он уйдет – это навсегда.

Значит, просто не дай ему уйти…

Какие-то люди в белых халатах везли ее на гремящей тележке по длинному безликому коридору, и дребезжание железных вращающихся колесиков разносилось гулким протяжным эхом. Боль, поднимающаяся откуда-то снизу живота, заполняла собой все, разливалась обжигающей волной и притуплялась снова. Хотелось лечь на бок и подтянуть колени к груди, свернувшись калачиком, но на это не было сил.

Слезы, горячие, крупные, как горошины, катились по щекам, попадали на губы и оставались там, запекаясь солеными островками. Беззвучные, они чертили произвольные дорожки на ее щеках, старательно вырисовывая горестное кружево бесконечного отчаяния.

Если он уйдет – это навсегда.

Значит, просто не дай ему уйти…

Они ушли оба, и Иван, и его так и не появившийся на свет сын, а она не смогла удержать ни того, ни другого. Обмануть можно кого угодно, иногда даже себя самого, но не судьбу. Можно остановить стрелки, заставив часы умолкнуть, но это не значит, что время перестанет идти вперед и что предначертанное не исполнится. Словно в насмешку, судьба всю жизнь отдавала Ивану ровно половину того, что ему принадлежало по праву. Уйдя из жизни так нелепо и скоро, он так и не узнал о своем отцовстве, а его сыну или дочери так и не довелось увидеть белый свет воочию.

Что бы ни случилось, каждый из нас всю жизнь борется с судьбой, выгадывая и выкраивая для себя лучший кусок. В этой борьбе мы теряем подчас все: молодость, силу, веру, надежду, друзей и близких, и в конечном итоге саму жизнь, но верх все равно одерживает время. Независимо от нашего желания, оно является к каждому, неумолимо и безучастно проводя нас по кривым переулочкам наших судеб.

* * *

…Телефон в квартире Нестеровых зазвонил в шесть утра. Еще не все осознавая спросонья, Володя вскочил с кровати, впихнул босые ноги в тапочки и ухватился за трубку. Можно было, конечно, притвориться спящим, но тогда подходить пришлось бы матери, а она еще отдыхала и он пожалел ее. И так ей пришлось из-за него несладко, пусть с сегодняшнего дня все будет по-другому.