Главный специалист ещё долго высказывался в подобном роде, говорил общие, приятные для обоих членов совета слова, — он при этом больше смотрел на Михаила Лаврентьевича, который кивал в такт его словам, высказывал всяческие знаки одобрения. Но в сердце закрадывалась тревога при взглядах на Фомина; тот, глубоко утопая в кресле, полулежал с закрытыми глазами, но, конечно, не дремал, а чутко внимал каждому слову. Главный специалист ждал, что академик прервет его и спросит: «Какой проект вы предлагаете в дело?» Главный специалист не мог принять чью–нибудь сторону. Он мог отказаться от путевки на курорт, поссориться с женой, разорвать отношения с другом, но принять сторону Фомина или Михаила Лаврентьевича он не мог. Он хорошо знал оба проекта. И если бы вокруг них не было борьбы и ему не надо было ущемлять ничьих интересов, он бы, не задумываясь, поддержал Фомина. Но тут подспудно кипела многолетняя борьба. К тому же Госплан неохотно отпускал деньги. Каждый дорогой проект проходил с трудом.

Фоминский проект очень дорог. Заново надо строить домну, мартен, установку непрерывной разливки стали, гигантский прокатный стан. И между ними автоматическая система транспортных коммуникаций. Фантастически дорого! Прикинут члены коллегии, покачают головой. И устремят насмешливые взгляды на него, главного специалиста. Мол, нет государственных понятий. Как был инженером заводского масштаба, так и остался.

Представляет он и другой вариант: примет он сторону института. А коллегия утвердит фоминское звено. Вот тогда над ним, как злой рок, повиснет тень непростительной ошибки. Все будут говорить: «Главный специалист был против строительства на «Молоте» фоминского конвейера».

И сейчас, рассыпая комплименты Фомину и Михаилу Лаврентьевичу, он преследовал одну цель: уверить их в своем высоком к ним уважении, в стремлении помогать обоим ровно в такой мере, в какой позволяет его служебное положение. По тому, как реагировали его слушатели, он со все возрастающим радостным чувством заключал, что роль свою сыграл хорошо. Михаил Лаврентьевич с благостной улыбкой смотрел на него и кивал головой, Фомин время от времени приоткрывал глаза и как бы спрашивал: «Вы ещё здесь?» Впрочем, зла и протеста в его взгляде главный специалист не видел, и это его воодушевляло.

Когда он закончил, Михаил Лаврентьевич вскочил и стал пожимать ему руку: старик благодарил за теплые слова, за то, видимо, что главный специалист не высказался против его проекта. Совсем по–другому реагировал академик Фомин. Он несколько минут сидел неподвижно, потом медленно поднялся, подошел к столу главного специалиста и, наклонившись над ним низко и тихо, как бы продолжая свои мысли, сказал:

— Вы, молодой человек, порядочный трус. И, как таковой, на этом вот вашем месте, представляете для государства большую опасность.

С минуту постоял, склонившись над столом, затем, ни к кому не обращаясь, добавил: — Да-с, господа. Опасность!..

Повернулся, тяжелой походкой старого больного человека направился к двери.

Павел Лаптев давно звал Егора на рыбалку; наконец Егор согласился, и они двинулись под выходной за город, к деревушке, возле которой уснула подо льдом небольшая речка. Подошли к ней затемно, поставили ящики на снег. Оба были хорошими рыбаками, и потому делали все без суеты. Молча просверлили лунки, закинули удочки. Егор оглядел небо, деревню, задержал взгляд на церквушке. Она сиротливо стояла на холме в двухстах метрах от деревни и, казалось, падала в сторону речки. Не сразу сообразил Егор, что такое впечатление создают облака, низко летящие над землей. Восточный край облаков был светлее, да и вся восточная сторона озарилась синим трепетным сиянием; снег и небо отливали льдистой холодной голубизной, и редкие звезды на небе казались синими.