Как это у нас в России и бывает. Проснешься однажды, выйдешь из какой-то дремы, посмотришь в окно, а там — снег. И с удивлением подумаешь — а где же лето? Может, все-приснилось? И опять примешься ждать тепла, жары, надеясь, что уж теперь-то ты его не пропустишь мимо себя, как это случалось всю твою сознательную жизнь… И нескончаемо будет случаться до конца твоих дней, да и после твоей смерти… И почему я не родился в какой-нибудь замечательной географической точке, где и зимой, и летом умеренный, теплый климат? Ну, например, на острове Тенерифе! А ведь так всегда: все самое хорошее случается в жизни, но только не с тобой».
С этими бесполезными и беспросветными мыслями Гордеев подъехал к предприятию Соболева. Это было массивное здание в несколько этажей — «холодильник», как его обычно называли. Здание выглядело несколько зловещим, поскольку внизу не было ни одного окна. Здесь, по-видимому, и находились морозильные камеры.
Гордеев не без осторожности вошел в центральный подъезд здания. Его встретили не очень дружелюбные охранники. Но Гордеев сразу объяснил им, кто он такой и зачем пожаловал.
Главный охранник связался с кем-то по рации, и минуты через три Гордеев, вывернув наизнанку свою барсетку и пройдя металлоискатель, сидел в кабинете у заместителя директора, где в нос бил запах новенькой кожаной обивки мебели.
— Евгений Георгиевич, — представился заместитель Соболева.
— Гордеев Юрий Петрович, адвокат вашего генерального директору, — отрекомендовался Гордеев.
— Да, да, адвокат, — повторил Евгений Георгиевич. — Очень хорошо, что вы пришли. Очень хорошо!
Он всплеснул руками, что, видимо, было призвано изобразить крайнюю степень расстройства.
— А в чем, собственно, дело? — с солидным видом поинтересовался Гордеев.
— Вот вы, адвокат, и объясните мне, в чем, собственно, дело? За что арестовали Михаила Васильевича?
— Он подозревается в умышленном убийстве, — ответил Гордеев.
— Что вы! — схватился рукой за сердце заместитель. — Как же так? Этого не может быть!
Это был толстенький, маленького роста мужичок. Судя по его лицу, ему можно было дать тридцать пять лет с тем же успехом, с каким и пятьдесят пять. Только проплешина на голове выдавала его истинный возраст. Но глаза были живые, с хитринкой, под низкими бровями с редкими седыми волосками, и Гордеев мог дать руку на отсечение, что этот замдиректора не прочь приударить за какой-нибудь молоденькой работницей предприятия. Короче говоря, типичный портрет бюрократа, какого выводили на страницах своих памфлетов талантливые писатели-сатирики конца двадцатого века.
— Мне очень жаль, — сделал скорбный вид Гордеев, — но дело обстоит именно так.
— Какое убийство? Что вы говорите? Михаил Васильевич смог убить человека? Да он муху пальцем не тронет! — продолжал причитать заместитель Соболева. — А чтобы вот так, убить человека… Нет, никогда не поверю.
— Да нет, вы не поняли. Убил не он. Он нанял наемного убийцу. Якобы, — вовремя поправился Гордеев, потому что Евгений Георгиевич вытаращился на него такими невообразимыми глазами, что Юрий подумал о реальности выпадения их из орбит.
— Нанял убийцу?! Час от часу не легче… Нет. Он на такое тем более не способен. Вы что? Да и зачем?
— Вот я, собственно, и хотел поинтересоваться, если вы в курсе дела, конечно… Какие отношения были у Соболева с Колодным? Была у него причина убивать адвоката или нет?
— Ну, я не знаю. Я, вообще-то, мало что знаю об их отношениях. Знаю, что знакомы были. И, по-моему, достаточно близко. Но никаких подробностей. |