|
Им казалось, что регулярство состоит в косах, шляпах, клапанах, обшлагах, в ружейных приёмах и прочее. Занимая себя таковой дрянью, и до сего ещё времяни не знают хорошо самых важных вещей, как-то: маршированья, разных построениев и оборотов, а что касается до исправности ружья, тут полирование и лощение предпочтено доброте, а стрелять почти не умеют. Словом, одежда войск наших и амуниция таковы, что придумать ещё нельзя лучше к угнетению солдата, тем паче, что он, взят будучи из крестьян, в тридцать лет уже почти узнает узкие сапоги, множество подвязок, тесное нижнее платье и пропасть вещей, век сокращающих. Красота одежды военной состоит в равенстве и в соответствии вещей с их употреблением. Платье должно служить солдату одеждою, а не в тягость. Всякое щегольство должно уничтожить, ибо оно плод роскоши, требует много времени и иждивения и слуг, чего у солдата быть не может».
Сегодня в российской армии, как невиданное достижение, заменили портянки носками. А что изменилось со времени Потёмкина, когда именно Потёмкин менял солдатские чулки на портянки? Только то, что Потёмкин знал цену этим солдатским носкам и объяснял Екатерине: «Просторные сапоги пред узкими и онучи или портянки пред чулками имеют ту выгоду, что в случае, когда ноги намокнут или вспотеют, можно в первом удобном времяни тотчас их скинуть, вытереть портянкою ноги и, обвертев их опять сухим уже оной концом, в скорости обуться и предохранить их тем самым от сырости и ознобу. В узких же сапогах и чулках то учинить никак не можно…» В носках нога трётся о носки, даже если носки целые, а прочная портянка туго охватывает ногу и о кожу обуви трётся сама портянка, а не нога. Хорошим подчинённым с Потёмкиным служить было в удовольствие, чему примером был Суворов. Вот в вышеприведённой цитате письма от Потёмкина Екатерине есть строки: «Я, между неограниченными обязанностями Вам, считаю из первых отдавать справедливость каждому. Сей долг из приятнейших для меня». Ну ладно, скажут мне, заливает Потёмкин про то, что награждать подчинённых для него самый приятный долг. Но ведь это действительно было так. Был случай, когда в награждение Суворова вмешалось получение чинов по старшинству — положение, действовавшее, кстати, не только в России. По этому положению офицерам и генералам нельзя было дать следующий чин, если его не получили те, кто возведён в прежний чин раньше. Поэтому, несмотря ни на какое доверие Потёмкина и уже благожелательное к себе отношение Екатерины, Суворов звание генерал-аншефа не получил раньше, чем его получили все генерал-поручики, ставшие генерал-поручиками раньше Суворова. Но, оказывается, это положение старшинства при Екатерине действовало и на ордена. И не могла императрица наградить Суворова за Кинбурн, скажем, высшей степенью ордена Св. Георгия или высшим орденом империи (св. Андрея Первозванного) потому, что были генералы, получившие звание генерал-аншефа раньше Суворова и этих наград не имевшие. И императрица предлагает Потёмкину наградить Суворова деньгами. Но «светлейший князь», поняв, что нужно Суворову, пишет императрице (выделено мною): «Всё описав, я ожидаю от правосудия Вашего наградить сего достойного и почтенного старика. Кто больше его заслужил отличность?! Я не хочу делать сравнения, дабы исчислением имян не унизить достоинство Св. Андрея: сколько таких, в коих нет ни веры, ни верности». («За веру и верность» — девиз ордена Андрея Первозванного.) Потёмкин продолжал: «И сколько таких, в коих ни службы, ни храбрости. Награждение орденом достойного — ордену честь. Я начинаю с себя — отдайте ему мои…» Убедил Потёмкин Екатерину, возможно, тем, что, как видите, предложил для награждения Суворова снять звезду и ленту ордена со своей груди. И 9 ноября 1787 года последовал ответ: «Я, видя из твоих писем подробно службу Александра Васильевича Суворова, решилась к нему послать за веру и верность Св. |
