Королева Забо, которую психоанализ лишил тела в пользу головы, тоже была потрясена до глубины души:

– Самое поразительное – как это тело словно реагирует на все, что творится в мире. Эти детские болезни, краснуха, ветрянка, они как аллергия на всеобщее помешательство, а его астма, потом уже, все эти аллергические реакции, кожа, будто изрытая кратерами вулканов… исторические перипетии неотделимы от мук, терзающих это тело, слова матери и боль сына… Он много выстрадал, ваш друг Маттиас… как и наш век.

Профессор Бертольд выразил то же самое, но в медицинских терминах:

– Что тут скажешь… от экземы до отека Квинке, считая узловатую эритему и бронхиальную астму, крапивницу и суставной ревматизм, он перенес все формы аллергии, какие только можно себе представить, этот ваш пациент века! Я уже не говорю о таких пустяках, как гнойничковый лишай, заеда, трещины, ячмень, очаговое облысение – настоящая находка для этих дармоедов дерматологов!

Флорентис важно кивал львиной головой, соглашаясь с Королевой Забо:

– По-моему, все страдания века нельзя выразить лучше, чем видом этой пустой кровати, которую камера продолжает снимать в то время, когда Маттиас находится в Освенциме… пустая постель и лай Гитлера в микрофон Лизль: «Ihr Sohn ist da, wo er sein muЯ! Er hat sich schlecht verheiratet! Ich verde nicht zulassen, daЯ die jьdische Pest die Rasse verseucht!», с переводом, белым по белому, по простыням пустоты: «Ваш сын там, где ему и место, мадам! Он неправильно женился! Я не дам еврейской чуме заразить расу!» А затем – появление Маттиаса на той же кровати, такого худого… ровно в половину себя прежнего, да…

– И что Сара с Маттиасом развелись…

– Да, – ответила Жюли.

Затем, как и каждый вечер в этот час, она поднялась:

– Так, мне пора идти.

…

Да, смерть.

…

Теперь скажи мне откровенно, ты хотел бы родиться в мире, где отцы из тщеславия мечтают пережить своих детей?

– Итак, причина смерти, по-твоему?

Профессор Марти покачал головой:

– Не думаю, чтобы это был отек Квинке. Я бы сказал, что отек в этом случае вторичен, нечто вроде реакции, если хочешь…

– На что?

– Не знаю. Может быть, на вирусную инфекцию.

– Постель-Вагнер того же мнения, – заметил дивизионный комиссар Кудрие. – Постель, будьте добры, покажите профессору Марти продолжение.

– А что, есть продолжение? – удивился Марти. – Фильм не заканчивается отеком?

– Продолжение, которое мы нашли при обыске у Сенклера, – уточнил комиссар. – Продолжение, которое Сенклер не смог или не захотел продать… оно слишком…

То, что появилось затем на экране, погрузило всех троих в глубокое молчание, словно они разом потеряли дар речи. Тело Маттиаса Френкеля разлагалось у них на глазах. Они молча просмотрели этот процесс распада плоти, не сопровождавшийся никаким комментарием; затем экран вернулся к своему изначальному мельтешению.

Марти обрел дар речи первым.

– Гнойный фасциит, – произнес он наконец.

– Вы поставили тот же диагноз, Постель? – спросил Кудрие.

– Да. Гангрена начинается с правой руки, немного выше запястья, – подтвердил Постель.

– Нельзя ли еще раз взглянуть на это предплечье? – попросил Марти. – Кажется, я заметил… после перерыва на Освенцим…

– Татуировка? Ты не ошибся: он вернулся уже с этими цифрами, наколотыми чуть выше запястья.