|
В классе гудела печка. Дров не жалели. Ведь у подножия гор сколько угодно сучьев, наломанных ветром. Остается лишь собирать их. Господин Вальрюгис стоял на кафедре, надвинув на лоб меховую шайку. Потрескивали поленья, словно выстрелы из мушкета, сопровождая историю Вильгельма Телля. А я размышлял о том, что если эти события происходили зимой и у Геслера была всего одна шляпа, то, наверное, он простудился, пока шляпа болталась на верхушке шеста. Занимались мы усердно — чтение, правописание, арифметика, декламация, диктанты — учитель был нами доволен. А вот по музыке отставали. Найти достойную замену старому Эглизаку не удавалось. То же, чему он нас научил, в скором времени могло окончательно вылететь из головы! И если когда-нибудь в Кальфермате появится новый руководитель детской певческой школы, что за плачевное зрелище предстанет ему! Голоса утратили свою звонкость, орган тоже не звучал и требовал ремонта.
— У тебя хватит дыхания? — спросил господин кюре. — У меня есть мехи,— ответил калкант. — Давай посмотрим, что получится… Он снял серпан со стены, но сумел извлечь из него лишь какой-то сдавленный звук. Был ли тому виной музыкант или мехи — неизвестно, но затея не удалась. Похоже, что предстоящее Рождество обещало стать таким же грустным, как День поминовения. Ведь по вине Эглизака молчал не только орган, детский хор тоже бездействовал. Некому стало давать нам уроки, отбивать такт, и все это весьма удручало жителей Кальфермата. Но вечером пятнадцатого декабря произошло неожиданное. Стоял сильный мороз, один из тех, какие приносил издалека ветер. В такие дни если крикнуть на вершине горы, то крик можно услышать в нашем городке, а звук пистолетного выстрела из Кальфермата доносился до Ришардена за добрую милю отсюда. В субботу я отправился ужинать к Клерам. На следующий день занятий в школе не было. Если учишься всю неделю, то можно же отдохнуть в воскресенье? Вильгельм Телль тоже имеет право побездельничать: ведь и он, наверное, устал, проведя целую неделю бок о бок с господином Вальрюгисом. И вот, после ужина, когда со столов убрали посуду, составили стулья и мы уже приготовились петь, издалека донесся какой-то странный звук. — Что это? — спросил один из посетителей. — Похоже, из церкви,— ответил другой. — Но это же орган! — Скажешь еще, что он, сам играет? — Играют в церкви! — вскричал Жан Клер. — Это дьявол! — прошептала Женни. — Разве дьявол умеет играть на органе? — возразил ей муж. «А почему бы и нет?» — подумал я. Бетти взяла меня за руку. — Дьявол? — испуганно спросила она. Тем временем одна за другой открывались двери домов на площади; люди выглядывали из окон, удивленно переговаривались.
— Наверное, господин кюре нашел нового органиста,— предположил кто-то. Почему нам сразу не пришло в голову простое объяснение? И тут как раз сам кюре показался на пороге своего дома. — Что случилось? — поинтересовался он. — Кто-то играет на органе! — крикнул в ответ хозяин постоялого двора. — Прекрасно! Значит, Эглизак снова уселся за инструмент. И в самом деле, глухота ведь не мешает играть! Может быть, старик поднялся на хоры в сопровождении калканта? Нужно посмотреть. Но дверь в храм оказалась запертой. — Йозеф,— сказал мне кюре,— сбегай к Эглизаку. Я побежал к его дому, не выпуская руки Бетти. Она ни за что не хотела отпускать меня одного. Через пять минут мы вернулись. — Ну что? — спросил кюре. — Мэтр у себя,— ответил я, с трудом переводя дыхание. |
