— Какого круга? — не понял я.

— Ну, своего, какого еще? — хмыкнул титулярный советник. — Того, где девушки не дочки поповича или коллежского секретаря — я титулярного позже получил, а из дворянства, либо из купечества первой гильдии.

Неужели у Виноградова настолько развит комплекс неполноценности? Ну и ну. Не выдержав, сказал:

— Александр Иванович, вы ерунду не городите и себя не накручивайте. Никому дела нет, кем был ваш отец. А хоть бы и было, этим гордиться нужно.

— Не понимаете вы меня Иван Александрович, — вздохнул Виноградов.

— Тут и понимать ничего не надо, — хмыкнул я. — Накручиваете, делаете проблему на ровном месте. Самые известные историки —профессора Сергей Михайлович Соловьев и Василий Осипович Ключевский, из духовного сословия. Не совру, если скажу, что половина ученых из детей священников или диаконов, а то и дьячков вышла. А на государственной службе сколько? Да что там — Михаил Михайлович Сперанский, светило нашей бюрократии, из духовного сословия.

Соловьева с Ключевским мой коллега мог и не знать, но имя Сперанского ему должно быть известно по долгу службы. Как-никак, под руководством Михаила Михайловича были собраны законы Российской империи, начиная с «Соборного Уложения» Алексея Михайловича[3]. И он же контролировал создание «Действующего свода законов Российской империи». Конечно, свод из 15-ти томов — многовато, зато все законы под рукой.

— Сперанский — из духовного сословия? — недоверчиво протянул Александр Иванович.

— Совершенно верно, — кивнул я. — Его отцом был священник, матушка — дочь диакона. А вы не знали?

Виноградов лишь покачал головой. Странно. Подобные вещи следует знать.

Услышав, что сам Сперанский происходит из одного с ним сословия, титулярный советник словно воспрянул духом.

— Александр Иванович, вы сказали, что Леночка с вашей дочкой подружилась — это хорошо или плохо? — спросил я.

— Да как сказать… — пожал плечами Виноградов, хитренько посмотрев на меня. — Ежели, записки любовные через папку подруги передавать — это плохо, но то, что Леночка мою дочь по французскому языку подтягивала, вроде и хорошо. Татьяне моей французский не сразу дался. Леночка с ней месяца два кряду билась, все получилось.

Мысленно похвалив Елену за помощь подруге, заступился за дочку титулярного советника.

— Дочка у вас умница, — похвалил я девушку. — Историю государства Российского прекрасно знает, литературу. А иностранные языки не сразу даются. Мне самому английский язык дался быстро, с немецким труднее было, а французский — прямо беда.Таня, Татьяна Александровна, по-французски лучше меня говорит.

Я абсолютно не врал, пусть мы с девушками по-французски еще ни разу не разговаривали и, смею надеяться, разговаривать не станем. Но это само-собой разумеется — Татьяна изучает язык не первый год, я только третий месяц. К тому же — отцу приятно, когда дочь хвалят. А Виноградов, дядька-то ничего. Вон, записочку мне передал. Что там, любопытно? Надо бы почитать, но опять задержал старший коллега.

— Дочка-то у меня умница, — согласился титулярный советник, но, как-то грустно. — Куда только она со своим умом пойдет?

— Таня мне говорила, что мечтает попасть на Бестужевские курсы, на словесно-историческое отделение, — сказал я.

— Мечтать-то можно о чем угодно, а что толку?

— В каком смысле? — не понял я. — Экзамены на курсы сдавать не нужно, аттестат у нее будет отменным, поступит.

— Поступить-то она поступит, — проворчал Александр Иванович.